- Ну, все превосходно, давление в норме, восстанавливается быстро, можешь идти на гору, - произнес доктор, вынимая из ушей трубочки.
Я вышел из комнаты и направился на плац, надеясь увидеть кого-нибудь из друзей. Погода стояла ясная, на небе ни облачка, солнечные лучи щедро заполнили все ущелье от вершин пиков до неистово бурлящих потоков реки и словно кисти великого живописца сотворяли неповторимые полотна на скалах и снегах гор. Воздух был напоён густым сосновым ароматом, лёгкий ветерок приносил временами прохладу с ледников.
Смена подходила к концу, инструктора были озабочены задачей - куда, с кем, на какую гору успеть сходить за несколько дней пересменки. Моё отделение отправилось на зачётное восхождение с Виталием Форостяном, который согласился сходить вместо меня. За них я спокоен потому, что ребята две недели серьёзно, в охотку работали, научившись самостоятельно принимать решения. К тому же Виталий - классный альпинист и опытный инструктор.
Проходя по подиуму, примыкающему к павильону, ещё издалека заметил первую знакомую физиономию, ко мне приближалась Элла - широкая, открытая улыбка, размашистый уверенный шаг. Подойдя поближе, она протянула руку, я крепко сжимаю ладонь и собираюсь поднять её на высокий подиум, но неожиданно она резко дергает мою руку и я, потеряв равновесие, спрыгиваю к ней. Оба смеёмся, обнимаемся.
- Извини, это у меня шутка такая, - говорит она и добавляет, - отгадай, что я тебе сейчас скажу?
- Пойдём на гору! - Не раздумывая, отвечаю я.
- Слушай, как ты угадал? - Недоумевает Элла.
- Не угадал, - говорю, - а прочел по твоей походке, улыбке.
- Ты Чегет по стене не ходил?
- Нет, не ходил, но если бы и ходил, всё равно пойду.
- Ну, ладненько, тогда к делу: Нестеренко оформляет документы, маршрутный лист, я со Стасом иду на склад за продуктами, а ты сходи на КСП, Соловьёв просил нас пообщаться с ним перед выходом.
В уютном двухэтажном домике КСП стучусь в первую дверь, приоткрываю её. Кажется, я некстати. Наташа, жена Юры хлопочет около маленькой очаровашки, которая восседала на горшке и при этом напевала песенку. Здороваюсь, извиняюсь и спрашиваю, где можно найти Юру. Наталья спокойно отвечает, как-бы невзначай называя мужа по имени и отчеству. Она права, поднимая авторитет мужа, - Юра недавно стал начальником КСП района. Впрочем, все и так его уважают, он здесь на любом маршруте, пожалуй, каждый камень по имени знает. Поднимаюсь на второй этаж, подхожу к комнате, из которой доносятся голоса. Похоже, что Юра распекает кого-то за самодельное снаряжение. Услышав мои шаги, он открыл дверь. Лицо его сосредоточено, серьёзно. Здороваемся, жмём руки.
- Элла сказала, что собираетесь на Чегет по стене? - спросил он и после небольшой паузы добавил:
- На этом маршруте вчера разбилась двойка - парень и девушка из Таганрога. Пойдем на балкон, покажу маршрут.
Мы вышли на маленький балкончик. Прямо перед нами, нависая над ущельем, открылся весь массив горы. Солнечные лучи четко обрисовывали рельеф стены. Видны были полочки, кулуары, карнизы.
- Видишь слева от ночевок самый большой снежный конус прямо под стеной? - Спросил Юра. - Это начало вашего маршрута. Дальше идёте по разрушенным скалам, забирая немного вправо, выходите к длинной полочке. По ней уйдёте влево к основанию большого кулуара, там примерно на полторы верёвки работы. Кулуар крутой, весь идётся с крючьевой страховкой. В середине кулуара проведи горизонтальную линию влево, примерно в одной веревке от этого места, на краю отвеса предположительно застряли рюкзак и айсбайль. Спасателям было не до того, но если будет возможность, уйдите траверсом влево и снимите их.
Юра, молча смотрел на гору и я не решался его расспрашивать подробнее о маршруте. Словно угадав мой немой вопрос, он продолжал:
- В кулуаре идите плотно друг к другу - могут быть живые камни. На выходе из кулуара уйдёте влево, там будет возможность собраться всей компанией на маленькой полочке. Здесь начало ключевого места - стены, на которой в основном нужны крючья, но могут пригодиться и закладки.
Юра крепко пожал мне руку, и добавил:
- Прогноз погоды вроде неплохой, но я ему не верю - из Сванетии потянул тёплый фён, ты чувствуешь? Если погода начнёт портиться, не теряйте времени на мою просьбу.
К моему приходу ребята почти всё сделали, осталось достать бензин, проверить примус да собрать рюкзаки. Хорошо бы успеть до наступления темноты дойти до ночёвок, спокойно, без суеты поставить палатки, посидеть на камне над ущельем, посмотреть на окружающую тебя фантастическую красоту. В такие минуты хорошо думается - СРАЗУ ОБО ВСЁМ!
... Шли спокойно, ровно, молча. Каждый думал о чём-то своём. Люблю это состояние, когда мысли свободно переходят все рубежи, преодолевают гравитацию, связи времён, могут двигаться со сверхсветовыми скоростями в любом направлении четырёхмерного пространства. Нам же приходится считаться с рельефом маршрута, с контрольным сроком и множеством других связей и всё же, несмотря на это, здесь всегда ощущаешь себя свободным. Пожалуй, это ощущение свободы имеет духовное начало.
Тропинка, перепрыгнув по шатким мосткам, наведенным через несколько рукавов реки, круто полезла вверх на морену. Над нами в верховьях склона нависали "бараньи лбы" - скалы, тысячелетьями обтачиваемые ледниками, которые, подчиняясь солнечным ритмам, то покрывают их панцирем, то отступают, забрасывая скалы многотонными глыбами. Сейчас скалы почти свободны ото льда и, пожалуй, по ним можно будет спуститься на обратном пути, чтобы сократить путь. Но, кажется, этого ещё никто не делал и правильно не делал, т.к. на таких скалах совершенно нет зацепок, лёд добросовестно трудился, тысячелетиями полируя их.
Разговор с Юрой настроил мои мысли на серьёзный лад. Очень жаль этих молоденьких ребят. Говорили, что они больше занимались скалолазанием, чем альпинизмом. Всё-таки существует большая разница между этими занятиями. У горы всегда есть в запасе неожиданный ход. Порою трудно предвидеть его - это приходит только с некоторым альпинистским опытом. Навыки безопасного альпинизма вырабатываются не за один сезон, а с годами. Появляется спокойная уверенность, обострённое внимание. Трудно эти навыки привить своим подопечным за три недели смены. Психологически проще самому сходить на сложный маршрут, чем сводить ребят на гору. С годами у меня выработалась определённая тактика: я всегда иду последним, т. к. в этом случае они все у меня на виду. Заставляю по очереди быть ведущими - только так можно их научить самостоятельно принимать решения. Даю возможность совершать ошибки и самостоятельно исправлять их. К диктату прибегаю крайне редко и только "по-делу".
Когда мы подходили к Чегетским ночёвкам, послышалось пение уларов. Мелодия начиналась медленно в низких регистрах, затем ускорялась и уходила вверх красивыми переливами. Мне подумалось, вдруг, что пение уларов сильно напоминает тирольские йодли - пение горцев в Тирольских Альпах. Возможно, эти песни возникли как подражание пению уларов в древние времена. Впрочем, у этой гипотезы есть слабое место - сегодня улары в Альпах, кажется, не водятся и спасти эту гипотезу, пожалуй, можно, только предположив, что тирольцы всех уларов давно съели и теперь в своих йодлях выражают печаль по этому поводу (наверное, им птичку жалко, а может кушать хочется!).
К ночёвкам подошли ещё засветло. Мы со Стасом быстро поставили палатки. Нестеренко сноровисто раскачегарил примус. Элла хлопотала со снедью и даже умудрилась приготовить салат. С нею как-то всегда душевно и тепло. Она всегда вносит в нашу мужицкую компанию какое-то незримое равновесие и уверенность. За ужином Нестеренко рассказывал о своих приключениях в приполярном Урале, куда он ходил собирать гагачий пух для пуховки. Сказал, что пух для одной пуховки можно утрамбовать в спичечный коробок! Мне что-то не очень верится, но говорит он очень убедительным тоном. А может и вправду так - потомок сибирских казаков, пожалуй, не станет лукавить.
В горах ночь вступает в свои права решительнее, чем в Москве. Прежде чем залезть в палатку я присел на камень. Хотелось насладиться картиной звёздного небосвода. Звёзды здесь крупные, яркие. Все созвездия блестят до мельчайших звёздочек. Внизу, в ущелье засверкали "созвездия" Джайлыка и Уллу-Тау. За ужином мы решили встать пораньше, пройти фирн в темноте и к рассвету выйти на скалы. Из палаток доносились голоса - ребята говорили "за жизнь". Люблю эти неспешные философские беседы, но сейчас мне хочется побыть наедине с собой и звёздным небом, посидеть на "философском камне". В такие минуты хорошо думается, как-то обо всём сразу.
Мне подумалось, что здесь жизнь настолько насыщена яркими событиями, глубокими переживаниями, эмоциями, что если тебе захотелось об этом написать, то ничего не надо придумывать, фантазировать - пиши, что видишь, чувствуешь и будет интересно и ярко.
Такие мысли приходили тогда в мою голову, когда сидел на "философском камне". Сегодня, когда пишу эти строки, так сказать "из будущего прошедшего времени", мне в голову снова приходит мысль ничего не придумывать, а писать "с натуры", не меняя ни имён, ни времён (как чукча-писатель из анекдота - "что вижу, о том пою"). Когда-то в древности наша литература начинала зарождаться летописью. О летописях увлекательно пишет в своих лекциях Василий Осипович Ключевский. Такой литературный стиль, пожалуй, можно назвать историческим натурализмом. Но этот стиль не должен сковывать мою фантазию и воображение. Будущее время всё равно даст отражение в прошедшем времени, описываемом мною сейчас. Например, я тогда ничего не знал о том, что существуют такие философы, как Бердяев, Флоренский, Соловьёв, Ильин и многие другие. Эти имена скрывали от нас, потому, что, читая их труды, все понимают убожество классиков материализма. Сейчас я могу свободно собрать приличную библиотеку. Кстати, о фантазии и воображении хорошо сказал Бердяев: "Фантазия и воображение конструктивны - они создают новые реальности, не противоречащие природе. В отличие от них фантазмы порождают противоречащие природе реальности, не существующие в природе". Пожалуй, почти весь двадцатый век мы были во власти таких фантазмов и только на исходе века начали сознавать, что есть живой, человеческий мир. Меня также удивили такие слова Бердяева: "Жизнь существует для того, чтобы уберечь Вселенную от разрушения". Эти слова можно считать первой формулировкой антропного принципа, но сказаны они были ДО ТОГО, как физики и астрофизики путём многочисленных исследований и вычислений заговорили о существовании этого принципа. Да и само понятие Вселенной, которым пользовался Эйнштейн, создавая Общую Теорию Относительности, ограничивалось нашей галактикой Млечный Путь. Работа Хаббла, описавшего другие галактики, появилась только в конце двадцатых годов. Одна фраза Николая Александровича - и какое прозрение!
Но, кажется, ребята уже спят. Осторожно, стараясь не разбудить Стаса, я залез в спальник.
Утром мы довольно быстро, без проблем достигли кулуара. Он оказался, как и предупреждал Юра, довольно крутым. Когда мы дошли до его середины, я посмотрел влево, куда Юра рекомендовал уйти траверсом и подумал, что, кажется, мне не очень хочется уходить туда. Во-первых, при срыве получится большой маятник, во-вторых, пока я буду ходить налево, ребята будут вынуждены стоять в крутом, камнеопасном кулуаре. Нестеренко шёл первым, работал быстро и чётко. Я отложил решение проблемы рюкзака и айсбайля до полочки, на которой мы соберёмся. Одолев, наконец, кулуар, мы вышли на обещанную Юрой полочку. Я попросил Нестеренко закрепить верёвку и спустить меня "парашютиком". Шёл быстро. Хорошо, когда чувствуешь уверенность в напарнике - работаешь спокойно и без лишней осторожности, которая сковывает твои движения. Сверху послышался голос Нестеренко и, хотя трудно разобрать слова, было понятно, что верёвка вся. Ниже, метрах в пяти, воткнутый в снег штычком, торчал айсбайль. Как хорошо, что догадался прихватить с собою пятиметровый репшнур. Привязав его к концу верёвки, аккуратно приближаюсь к цели. Дойдя до айсбайля, пальцем подцепил его за темляк и осмотрелся вокруг. Ниже, метрах в трёх увидел присыпанный снегом рюкзачок. Пожалуй, докричаться до ребят и попросить нарастить верёвку - нереально, пойти вверх и затем снова вниз - это ещё полчаса как минимум. Погода между тем начинала явно портиться, а впереди - ключевой участок. Принимаю единственное решение - отстегнуться от верёвки. Теперь меня страхует только маленький девичий айсбайль. Склон не внушает симпатий - крутой, живые камни под снегом, местами ледок. Делаю ступени и аккуратно спускаюсь к лежащему на самом краю рюкзачку. Подцепив его клювиком, поднимаю и перехватываю рукой. Лямки рюкзака очень короткие, должно быть девочка невысока ростом. Закидываю рюкзак на одно плечо и плавно двигаюсь к концу верёвки. Наконец, проводник пристёгнут к карабину, и только теперь ощущаю, в каком напряжении находился все эти минуты. Дёргаю верёвку условленные три раза и сразу же чувствую сильную руку Нестеренко. Быстро подняв меня на полку, он спросил, в чём причина задержки. Когда я сказал, что пришлось отстёгиваться, он никак не прокомментировал, но красноречиво взглянул на меня и слегка качнул головой.
Погода продолжала портиться, посыпала мелкая крупа. Слышен был равномерный нежный шелест. Я вспомнил, что читал о споре Тонино Гуэрра, поэтически, нежно любящего природу, с отчаянным урбанистом Федерико Феллини о том, какой язык совершенней и богаче - язык города или язык природы. Тонино тогда сказал Федерико, что в городе невозможно услышать, как падают снежинки!
А всё-таки Юра - большой профи! Его прогнозам можно верить.
Нестеренко между тем уже обработал полверевки на стене. Он работал быстро, чётко и красиво. Все движения его внешне казались неспешными, плавными, но передвигался с большой скоростью. Когда он вышел на всю верёвку и закрепил её, пошли Стас с Эллой одновременно. У них была своя верёвка и они, не останавливаясь, уйдут дальше, чтобы наладить вторые перила. Когда первая верёвка освободилась, Нестеренко быстро принял меня и начал двигаться по вторым перилам. Верхнюю часть стены мы уже шли при сильном снегопаде. К шелесту снега добавился неприятный звук - жужжание кончиков ледорубов. Не люблю этот звук!
Наконец - долгожданная вершина! Видимость сократилась до минимума. Быстро поставили палатку. Через несколько минут уже уютно шумел примус. Снежный пик над кастрюлей превратился в айсберг, плавающий в воде, а ещё через десять минут мы уже пили чай с чабрецом и сгущёнкой. Сейчас этот чай я, пожалуй, не променяю ни на какой другой напиток даже, если его подают в лучшем ресторане Парижа. Не хочу в Париж! Хочу только в Джайлык - там компот подают прямо на плацу, черпают из огромного чана.
Подошло время связи, Стас сообщил, что мы пьём чай в палатке. Юра Соловьёв поблагодарил нас за рюкзак и айсбайль и попросил перед Джайлыком зайти на КСП.
Вынужденное сидение в палатке располагает к философским и душевным беседам. Говорили все и обо всём. Отсюда многие мировые проблемы кажутся мелкой и даже дурацкой суетой, недостойной внимания.
Снег между тем закончился. Нам осталось собраться, найти записку, оставить свою. Кто придумал эту бухгалтерию? Наверное, какой-то бюрократ. Помню, на одной горе мы повстречались с чехами. Один из них, с улыбкой указывая на записку, спросил: "Зачем?" - Нам тогда стало как-то неловко. Действительно - зачем? Документ, подтверждающий факт? Чушь!!
Когда подошли к палатке, оставленной на Чегетских ночёвках, я сказал, что не буду ждать ребят и пойду сразу на КСП, и отправился перпендикулярно тропе вниз по склону. Элла с тревогой в голосе спросила:
- Ты никак на бараньи лбы собрался? Не слишком ли приключений на одну гору?
- Не волнуйся. Когда мы поднимались сюда, я просмотрел - там идётся, - ответил я и добавил - А иначе я не успеваю встретить моих ребят. Мало того, что спихнул их на попечение Виталика, если ещё и не встречу, нехорошо получится.
Я вышел на край ледника. Сегодня лёд лежит на пологой части скал. Я вспомнил, как ледник смотрелся лет десять тому назад. Лёд тогда нависал над крутой частью бараньих лбов и время - от - времени вниз летели многотонные глыбы. Сегодня же можно не опасаться - лёд отступил на выполаживающуюся часть скал.
Спустился я, придерживаясь края бараньих лбов - там можно было ещё найти какие-то зацепки. Шёл аккуратно, внимательно, не спеша - это самая надёжная страховка. Через полчаса я уже подходил к домику КСП. На крыльце стоял Соловьёв и ещё несколько парней в пуховках. Юра, увидев, что я приближаюсь один, сошёл ко мне навстречу. Лицо его выражало тревогу. Жестами рук успокоив его, и пожимая руку, объяснил, что ребята пошли по тропе через "Зелёную подушку", а я спустился по бараньим лбам, чтобы успеть встретить своё отделение. Подошли к нам парни в пуховках. Это оказались таганрогские друзья погибших ребят. Я достал из своего рюкзака айсбайль и девичий рюкзачок и передал их парням.
Несколько лет спустя судьба вновь свела меня с альпинистами Таганрога. Они предложили принять участие в экспедиции на пик Ленина. Точнее это была сборная команда, в неё входили альпинисты и других городов (Ростов, Москва и т. д.).
Полкилометра, разделяющие КСП и лагерь, мне пришлось преодолеть бегом, т. к. отряд должен был появиться с минуты на минуту. На плац я вышел во время - из Кулумкола выходили первые отделения. Впереди шагал командир отряда Владимир Алексеевич Отопков, за ним - Виталий с моим отделением. Лица ребят заметно загорели и светились счастливыми улыбками. С другой стороны на плац вышли Нестеренко, Элла и Стас. Я быстро пристроился за ними. Нестеренко, докладывая о восхождении, вместо Чегет-Тау-Чана произнёс Чегет-Чау-Тана. Виктор Павлович, пожимая ему руку, сказал:
- Поздравляю, но в книжку твою так и запишу.
Вечером мы собрались в маленькой комнате, в которой жили три девочки Ирины. В начале смены, когда формировали отделения, одну из Ирочек записали в другое отделение. Девочки к тому времени успели уже сдружиться, поэтому были слёзы, уговоры и т. д. Мне тогда удалось уговорить начальство не разбивать эту дружную компанию. Сейчас, в их тёплой дружной компании я подумал о том, как важно давать ребятам самим решать многие проблемы. У них появляется уверенность в своих силах, решительность.
Они наперебой рассказывали о свежих впечатлениях, полученных на восхождении. Горячо обсуждались планы на будущий сезон. Мы с Виталием рассказали им о тех трудностях, которые ожидают ребят в будущем. Я рассказал о своих впечатлениях, о нашем восхождении. Виталий прочёл свои стихи, написанные только-что. Там были такие строки:
"Вот и ещё одна гора
Едва синеет вдалеке,
Гора, которую вчера
Держал и грел в своей руке.
. . . . . . . . . . . . . . .
Звенит от ветра синий день,
Уходит в "ретро" горизонт.
В асфальт тропу свою одень.
Вот и закончился сезон.
Всё как обычно, как вчера.
Прощанье с летом, с высотою.
Настанет новая пора,
Ну а пока, погибших двое..."
Он прочёл также отрывки из своих ранних стихов:
"Когда от сытого безделья
Развязный язык плетёт,
Мол, умный в гору не пойдёт,
Что глупо это и бесцельно,
Опасно для здоровья, кстати,
И много ли за это платят,
Я думаю, что спорт, как спорт-
Всегда работа, кровь и пот.
Тот, кто себя не изнурял
До тьмы в глазах, до боли в теле,
Тот не нашёл не потерял,
И не ему судить о цели.
На горький опыт не взираю,
Я праздность люто презираю!".
Среди его стихов была и "равнинная" поэзия природы, тонкая и душевная:
"Пить бы мне из ручья,
Мёд из ульев качать,
Не теряя в людей благородную веру.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Если б жить в том лесу,
Где дожди на весу
Держат нитями блеклое солнце,
Где потёки смолы,
Где у сосен в стволы
Запечатаны кольца.
Пить бы мне из ручья..."
Когда мы расходились, я, пожимая руку Виталию, сказал:
- Ты великий педагог. Большое спасибо тебе за ребят. Теперь я за них вполне спокоен.
© Геннадий Арутюнянц
