Я снова мир себе соткал
из снежных лент, из зубьев скал,
из трещин и ледовых стен,
из хаоса морен.
Пройдёт туман, уйдёт гроза,
насыплет ночью звёзд в глаза,
здесь солнце луч и свет луны,
здесь грохот тишины.
Я снова свой рюкзак несу
ущельем речки Адыр-су.
Стекает с ледников она,
от ярости хмельна.
Я снова у друзей в долгу
за каждый новый шаг в снегу,
за каждый удержавший крюк,
за ровный сердца стук,
за то, что камень шел не в цель,
что след не замела метель.
Вам вечно благодарен я,
друзья, мои друзья!
Я снова свой рюкзак несу ...
***
Пик Коммунизма
Мы на пике Коммунизма, только дует очень.
В это царство неземное был визит наш кратким.
На плато б успеть спуститься до прихода ночи,
штурмовой снимаем лагерь - две больших палатки.
Ветра рёв перекрывает все другие звуки.
Нам бы засветло к пещере, к нашему ночлегу.
На ветру, при минус десять, коченеют руки,
не могу свернуть палатку, волоку по снегу.
Все ушли, но ты догонишь - молча повторяю,
сквозь метельные порывы, вниз - твоя дорога.
Спусковых следов цепочку в сумраке теряю,
и в сознаньи очень смутном - черная тревога.
И чутьём, почти звериным, и почти на ощупь
след, почти что заметенный, снова нахожу я.
Ну, теперь бороться с ночью стало чуть попроще,
хоть свою судьбу тащу я, как судьбу чужую.
Мнится мне - во тьме кромешной звёздочка мелькает.
Я зову, и возвратилась в жизнь земную вера,
и в меня с горячим чаем снова жизнь втекает.
Я в раю, не рай ли эта снежная пещера!
О высотных ощущеньях, это мне известно,
вам восторженно расскажут, даже пропоют, но,
коль меня об этом спросят, я признаюсь честно -
жить на пике Коммунизма - очень неуютно.
***
Песнь об Авадхаре
Авадхара, Авадхара
мне запомнилась недаром.
Вечер тёмный, вечер поздний,
впереди гора - стеной.
То ль весною, то ль зимою -
всё за снежной пеленою.
Мы идем тропою звёздной,
хоть звезды нет ни одной.
Рица, Рица, Рица, Рица,
дай водицы мне умыться.
Рица, Рица, Рица, Рица,
ты мне раны залечи.
Рица, Рица, Рица, Рица,
будь мне милая сестрица.
Рица, Рица, Рица, Рица,
ты укрой меня в ночи.
Там, внизу, цвётет мимоза,
здесь дрожим мы от мороза.
Там и море, там и пальмы,
здесь до пояса снега.
Здесь и ветер, здесь и вьюга -
невозможно здесь без друга.
И бредем с надеждой вдаль мы,
хоть не видно ни фига.
Рица, Рица, Рица, Рица ...
Верю - близко домик старый,
он в ущелье Авадхары.
Там приют и чай горячий,
там друзья не спят в ночи.
И пригрезилось мне что-то -
выйдет дева за ворота,
фонарём мне помаячит
и сквозь ветер прокричит:
Рица, Рица, Рица, Рица,
дай водицы мне умыться.
Рица, Рица, Рица, Рица,
ты мне раны залечи.
Рица, Рица, Рица, Рица,
будь мне милая сестрица.
Рица, Рица, Рица, Рица,
ты укрой меня в ночи.
***
Прогуляемся вокруг земного шара
по бульварам, тротуарам,
по крутым высокогорным кулуарам,
где от трудностей тебя бросает в дрожь.
Только время потеряешь ты задаром
в Свете Новом, в Свете Старом,
лучше места, чем ущелье Авадхара,
лучше места ты, конечно, не найдёшь.
Это место не Европа и не Азия,
здесь и горы, и шумит морской прибой.
Я опять в краю чудесном, на Кавказе я,
где когда-то повстречались мы с тобой.
Если ты из Воркуты иль Нарьян-Мара
едешь к морю за загаром,
подлечить себя природы щедрым даром
из источников живительных земных.
Только время потеряешь ты задаром
в Свете Новом, в Свете Старом,
лучше места, чем ущелье Авадхара,
ты не встретишь, не найдёшь в краях иных.
Это место не Европа и не Азия ...
Запасись экологическим товаром
по базарам и по барам,
подлечи себя божественным нектаром
от абхазской чудодейственной лозы.
Будут нам теперь завидовать недаром
в Свете Новом, в Свете Старом,
мы расскажем про ущелье Авадхара,
что спасало нас от бури и грозы.
Это место не Европа и не Азия ...
Прогуляемся вокруг земного шара
по бульварам, тротуарам,
мы поймём, что только песни под гитару
помогают нам на жизненном пути.
Значит время не потеряно задаром
в Свете Новом, в Свете Старом,
значит лучше, чем ущелье Авадхара,
лучше места на планете не найти.
Это место не Европа и не Азия ...
***
Песня разрядника
А я в горах уже не новичок,
а мне в горах известны все преграды.
Я на любом отвесе бью крючок -
и мне теперь инструктора не надо!
Могу пещеры рыть в любом снегу,
могу пройти крутые ледопады.
Я на передних зубьях спать могу -
и мне теперь инструктора не надо!
Я, как струна, на скрипки гриф натянутый,
ремнями, как десантник, перетянутый,
железом, как гранатами, увешанный,
и ледоруб, как штык, наперевес.
Передо мной бергшрунда щель здоровая,
за ней стена, почти километровая,
и ледопад застыл в порыве бешеном,
и гребень вверх взметнулся до небес!
Я головой пробью любой карниз,
на гребень выйду, не прося награды.
Вперёд и вверх! Потом, конечно - вниз,
и мне тогда инструктора не надо!
Я честь по чести дюльфер заложил,
я вниз ушёл, не вызвав камнепада.
Дойти бы только целым до перил -
и мне тогда инструктора не надо!
Я, как струна, на скрипки гриф натянутый ...
***
Снег на рябине
В экране мерцающем сна
на тонком запястье - рубины,
и тёплой руки белизна,
и снег запорошил рябины.
Спустились с вершин облака
и стали на горы похожи.
Вписался тревожный закат
в блестящий атлас белой кожи.
Рубиново-красный браслет
в тончайшей резьбы позолоте.
Лечу (почему бы и нет ?)
с тобой на ковре-самолете.
Вдогонку пустился за мной
дымок над дощатою крышей.
И осень сменилась зимой
на полкилометра повыше.
Рябин красногруды кусты,
снежком припечатаны грозди.
И дали, как мысли, чисты,
и мысли прозрачны, как воздух.
Тропы каменистой изгиб,
крутой и никем не мощёный.
Моренных обветренных глыб
развал, сквозь туман освещённый.
И белый заснеженный склон,
и красное солнце заката,
и сердца малиновый звон,
и бурных потоков стаккато.
В экране мерцающем сна
на тонком запястье - рубины,
и теплой руки белизна,
и снег запорошил рябины.
***
Храм
Помню крутой и заснеженный гребень
цепью из скал и ледовых ножей,
горных ветров заунывный молебен,
в тучах вершина, как в неглиже.
Вдруг потемнело и стало тревожно,
звук шелестящий - запели снега.
Дальше - опасно, почти невозможно,
шаг в неизвестность - вся недолга.
Хоть и рюкзак под тобою, и всё же,
ох, неудобно сидеть на ноже.
Встать бы пониже, там чуть положе,
только вернуться поздно уже.
Мне бы укрыться и спрятаться мне бы,
к богу залезть в его теплый карман ...
Молнией слева разорвано небо,
молнией справа вспорот туман.
Вспорот туман, и под вспышками молний
виден оскаленный скалами сброс,
теней мертвецких и ужасов полный
вид подо мной - позавидует Босх.
Помню, как утром четыре сугроба
зашевелились на гребне крутом.
Тихо восставши из снежного гроба,
вниз мы спустились, вниз - на плато.
Солнца лучи осветили наш гребень,
ожили звуки, проснулась вода.
Ветра молебен стал тих и хвалебен
в храме из камня, снега и льда.
В этом реальном, торжественном храме
мы помолились властителю гор.
Он обошелся по-божески с нами,
вынес не смертный нам приговор.
Нас не сгубил, хоть и планы нарушил,
и не пустил на вершину бродяг.
Видимо в нас, в наших мыслях и душах,
видимо что-то было не так.
***
Перевал Гарваш
Над долиной - гранитные скалы,
самолета прощальный вираж.
Мы выходим из Местия в Джайлык,
впереди - перевал Гарваш.
Впереди, за развалом морены
ледника грязно-серый бетон,
кулуаров отвесные стены,
между ними лавинный склон.
Гарваш, Гарваш, Гарваш,
ты - преграда на нашем пути.
Гарваш, Гарваш, Гарваш,
ты не хмурься и нас пропусти.
Перевальный туман и метели
и предательский снежный карниз.
Мы упрямо идем к нашей цели
мимо трещин заснеженных вниз.
Вновь улыбки на лицах усталых,
а в долине дома - не мираж,
перед нами альплагерь Джайлык,
позади перевал Гарваш.
Гарваш, Гарваш, Гарваш ...
***
Адыр - су
Адыр-су спешит к Баксану, Адыр-су,
то в долине, то в теснине, то в лесу,
то срываясь водопадами с камней,
и к тебе бежит навстречу и ко мне.
Ледники в ее истоках, ледники,
опустили, как в истоме, языки,
истекая серебристою слюной,
и с тобой ведут беседу и со мной.
На мысу, к камням гранитным, на мысу,
незабудки я к могилам принесу.
Средь имен друзей на памятных камнях
ни тебя пока что нету, ни меня.
На дозоре Уллу-тау и Чегет.
Мы поем, а горы нам молчат в ответ.
Рядом с нами наши старые друзья,
мы поем, а значит живы - ты и я.
Рядом с нами наши старые друзья,
мы поем, а значит живы - ты и я.
***
Памяти Игоря Самова
Домбайская хижина
Пригоршня жемчужин - ледник Алибек.
Здесь время свой быстрый замедлило бег.
Вершины, как пальцы ладоней воздетых,
серебряным снегом одеты.
Домбайские ели,
домбайские ели,
о чём вы, о чём вы
шумели.
Альпийских лугов сладковатый дурман,
цепочка следов, уходящих в туман,
прыжок в неизвестность в объятьях лавины...
У смерти не спросишь причины.
Домбайские ели ...
Над хижиной горной не вьется дымок,
на лицах усталость, и в горле комок.
Их четверо было - друзей неразлучных...
Мы плачем, мы плачем беззвучно.
Домбайские ели ...
***
Наши годы
Тебя хотел бы снова покорить,
как горную вершину в непогоду,
закаты и рассветы подарить,
да только жаль, что не пускают годы.
А годы, словно горная река,
пороги, водопады, перекаты.
И нам большая тяжесть рюкзака
уже не так подъемна, как когда-то.
Судьбу не обхитрить, не задурить,
снег не слепить, когда он весь растает,
с ушедшим другом поздно говорить,
ушедших дней никто не наверстает.
Редеют наши плотные ряды,
как после грозового камнепада,
но мы прорвёмся до большой воды,
хоть нас не ждут ни слава, ни награда.
Я мог бы всё, что хочешь сотворить,
насыпать ярких звезд тебе в ладошку.
Я мог бы вновь тебя уговорить,
вот только мне ... помолодеть немножко.
***
Аксакалам альплагеря Уллу-тау
Говорят, в горах Балкарских
есть ущелье Адыр-су.
Никакой волшебной сказке
не затмить его красу.
Там альплагерь Уллу-тау,
аксакалы там живут.
Одного из аксакалов
Юрий Ванычем зовут.
А у Юрий Ваныча группы на маршрутах,
а у Юрий Ваныча дополна забот,
у него расписана каждая минута,
а мы к Юрий Ванычу ездим каждый год.
Там в верховьях по ущелью
притаились ледники.
Там по стенам с тайной целью
лезут в гору мужики.
Там заснеженные скалы,
аксакалы там живут.
А другого аксакала
Ким Кириллычем зовут.
А у Ким Кириллыча группы на контроле,
а у Ким Кириллыча жёсткая кровать,
а у Ким Кириллыча не пройдут гастроли,
а мы с Ким Кириллычем встретимся опять.
Там стоят, как брат с сестрою,
Уллу-тау и Чегет.
Там стоят гора с горою
очень много тысяч лет.
Так стоять вам, аксакалы,
как стоят с горой гора,
быть вам крепкими, как скалы,
быть вам трезвыми с утра.
А у Юрий Ваныча группы на маршрутах,
а у Ким Кириллыча нет других забот,
а у них расписана каждая минута.
Будем в Уллу-тау мы ездить каждый год!
***
Спаси меня, Шойгу !
Рассказать пришла пора -
случай был со мной в горах,
пережил я и отчаянье и страх.
И молиться я могу
только богу и Шойгу,
эту память я до гроба сберегу!
Выше пояса снега,
замела следы пурга,
в двух шагах уже не видно ни фига.
Заблудился я в пургу,
ты спаси меня, Шойгу!
Дальше я ступить ни шагу не могу!
За отвесною скалой
я укрылся, сам не свой,
но пока еще немножечко живой.
А лавины всё бегут,
ты спаси меня, Шойгу!
За скалой я удержаться не могу!
И лавиною сметён,
я упал на снежный склон,
хорошо, что мягкий снег, а не бетон!
Я барахтаюсь в снегу,
ты спаси меня, Шойгу!
Задержаться я на склоне не могу!
Вот и кончен мой полёт,
вылез я на ровный лёд,
слышу близко по ущелью вертолёт.
К вертолёту я бегу,
ты спаси меня, Шойгу!
Только маме ты об этом ни гу-гу.
К вертолёту я бегу,
ты спаси меня, Шойгу!
Только маме ты об этом ни гу-гу.
***
Разнотравье
Ты пришла на подъёмник эльбрусский
в этот солнечный утренний час.
Ты неплохо болтала по-русски,
и весь день провела среди нас.
Назвала себя - полька Полина
из местечка с названьем Валбжих.
Как ты лихо летала с трамплина,
как крутила свои виражи!
И тебя я, с твоей монолыжей,
в этом снежном сияньи венца,
как Да Винчи свою Мону Лизу,
захотел разгадать до конца.
Были инеем сосны одеты,
ужин был на двоих, при свече.
А потом, перед самым рассветом,
я уснул у тебя на плече.
Солнца луч, как цветная оправа,
осветил нас на пару минут.
Ты сказала, что взгляд мой - отрава,
но так хочется в нем утонуть,
что так хочется снова и снова
ощутить полноту бытия.
Почему же смотрю я сурово,
почему так загадочен я?
Что тебе мне на это ответить?
Ты меня, что полегче, спроси!
Что в душе моей - солнечный ветер?
Что в глазах моих - небо Руси?
Не тони в этой синей отраве
и меня разгадать не спеши.
Как российских лугов разнотравье,
разноплановость русской души.
***
Висячий ночлег
Мы в этом каменном царстве одни.
Стены его монолитны и гладки.
Полкилометра под нами - ледник,
как хорошо там, в уютной палатке.
Ближний наш мир затерялся во мгле,
как негатив, что случайно засвечен.
Знать, не иначе, висячий ночлег
в первый же день будет нам обеспечен.
Горный король нам проклятья кричал,
камни спускал с диким свистом и стуком,
ветром гамак наш нещадно качал,
но пожалел, и к утру убаюкал.
Звуки исчезли. Звенит пустота.
Скалы в тумане, а мысли, как в пене.
Хлещет поток, и не видно моста.
Лестница вверх, но не видно ступеней.
Круто. Отвесы. На скалах снежок.
Мир вертикален. Одни ординаты.
Орден вручал бы за каждый шажок,
но никому не дают ордена тут.
Наперекор притяженью Земли -
вверх по щели, а потом - по отвесу,
чтоб мы до гребня пробиться смогли
сквозь облаков дымовую завесу.
В эту вечернюю, хмурую рань
мысли мелькают, как винт вертолёта.
Не перешла бы в полёт эта грань -
Грань между ползаньем и полётом.
Мы в этом каменном царстве одни,
души и мускулы - в полном порядке.
А в километре под нами - ледник.
Завтра вернемся мы к нашей палатке!
***
Ниточка - верёвочка
Дней твоих метели
мимо пролетели,
вдалеке от стороны родной.
Мы с тобою вместе,
как поется в песне,
связаны веревочкой одной.
Я в конце маршрута,
под ногами - круто.
Нет вопроса - жить или не жить.
Высоко над нами
кто-то сбросил камень.
Ты меня, веревочка, держи!
Только бесполезно,
в этот миг над бездной
пой за упокой, моя душа.
От вершины скальной -
миг - полет нормальный.
Тяжела ты жизнь, но хороша!
Связан был с тобою
ниточкой - судьбою,
камнем перешибло эту нить.
................................................
Только со слезами,
с мокрыми глазами
не должна меня ты хоронить.
***
Вершина МНР
Вершина МНР и белая палатка,
а под ногой внизу - Баксанское шоссе.
Последний синий луч лизнул уступ наш шаткий,
и вот затихло всё,
и вот затихли все.
Не слышен в тишине привычный шум Баксана.
Автобус-светлячёк, ползущий вдоль реки.
Нейтринки огоньки за пеленой тумана,
а звёзды так близки,
а звёзды так близки.
Я в мыслях вновь и вновь ищу зацеп надёжный,
я трещину ищу для звонкого крюка,
я вслух зову тебя, и на душе тревожно,
а ты так далека,
а ты так далека.
Мы утром снова вниз, где люди и машины,
где плоский мир, где дно, где пьют вино до дна.
со мной мои друзья в палатке на вершине,
но ты во мне одна,
но ты во мне одна.
Вершина МНР и белая палатка,
и розовый Эльбрус во всей своей красе.
Ушел ночной туман и всё опять в порядке,
и вот проснулось всё,
и вот проснулись все.
***
Уллу-Тау
Кудряшек рыжих сказка, ты под каской не видна,
глаза, как родники, твои, прозрачные до дна.
В глазах горят огни, не для меня горят они.
А на ногах не туфельки - ботинки-трикони.
Зачем я на ночёвке все ворочался, не спал?
Дыхалки не хватает, поскорее бы привал,
скорей бы смена связок - барабан стучит в висках.
Всё круче эта снежная, ледовая доска!
Уллу-тау, Уллу-тау - белая стена,
Уллу-тау, Уллу-тау - над стеной луна,
Уллу-тау, Уллу-тау - а под снегом лёд,
Уллу-тау, Уллу-тау - мы идем вперёд.
Вбиваю, что есть мочи, на три такта ледоруб.
Слова совсем другие, не такие, рвутся с губ.
Пинаю я рантами ледяную грудь горы,
и льют на нас зелёный свет далёкие миры.
А ты идешь, не ведаешь моих забот и мук.
Забил я, сам не знаю как, стальной ледовый крюк.
Тебя я принимаю на страховке у крюка.
А впереди опять доска, проклятая доска!
Уллу-тау, Уллу-тау - белая стена ...
Ты вылезла играючи, а мне - хоть падай вниз!
И не совсем случайно мы с тобою обнялись,
и с этого мгновения ты стала мне близка,
ты вовсе не холодная, и вовсе не доска.
Рассвет окрасил розовым крутую грудь горы,
до гребня оставалось нам верёвки полторы.
И ноги сами топали, вбивались в лед крюки.
Теперь мы будем связаны доскою до доски!
Уллу-тау, Уллу-тау - белая стена ...
***
Гора
Всё осталось вчера,
всё внизу, в мире том.
На полнеба - Гора,
чёрно-белый фантом.
На вершине, в снегах
розовеет рассвет.
Мы уже в трех шагах
от мечты многих лет.
Ты, Гора, нас прости -
потревожим слегка.
Нам, Гора, не пройти
по стене без крюка.
На маршруте стенном
мир встает на дыбы,
жизнь не кажется сном
и подарком судьбы.
Наша жизнь на крючке
у прекрасной Горы.
Отраженьем в зрачке
все иные миры,
ледников зеркала,
синевы густота.
Перед носом - скала,
за спиной - пустота.
Ты разучишься здесь
и ходить, и лежать,
только лезть, только лезть,
стоя есть, сидя спать.
Столько дней провести,
на верёвках вися!
Снег на гребне блестит,
стенка пройдена вся.
На вершине - туман,
на вершине - снега.
Что ни шаг, то обман,
и над бездной нога.
Заливает глаза
белый цвет, белый свет.
Невозможно - назад,
и вперед - хода нет.
С ледорубом в руке
я, как с тростью - слепой.
Глохнет мир в молоке,
хоть ты вой, хоть ты пой.
И с утра о ветрах
хоть ты пой, хоть молись.
Ты прекрасна, Гора ...
Но так хочется вниз!
***
Памиро-Алай
Над пылающей твердью земной
плавит тусклое золото зной,
и стекает по каплям Восток
В Ак-Буры грязно-жёлтый поток.
Перед нами в дорожной пыли
чуть виднеются горы вдали.
За баранкой шофёр Николай,
перед нами Памиро-Алай.
Мы оставили сзади, в Оше
всё ненужное нашей душе -
мишуру обветшалых идей,
кретинизм престарелых вождей.
Всё в пыли, всё в дорожной пыли,
чуть виднеются горы вдали.
За баранкой шофёр Николай,
перед нами Памиро-Алай.
Но с собою нести нам легко,
кроме наших больших рюкзаков,
образ тех, с кем дороги свели,
с кем сквозь трудные годы прошли.
Грузовик наш ныряет в пыли,
чуть виднеются горы вдали.
За баранкой шофёр Николай,
перед нами Памиро-Алай.
***
Памяти Валерия Мальцева
Помню - Гарваш переполнился черной пургою,
на Уллу-тау по гребню ударил разряд.
Ты приказал нам с маршрута вернуться без боя,
ты приказал нам живыми вернуться назад.
А через месяц - недобрые вести с Памира.
В лицах ребят темно-серая мгла залегла.
Сникла команда, в бою потеряв командира,
и возродиться команда уже не смогла.
Чувств не ищи у заснеженных стен Корженевы.
Тайны ее вековые неведомы мне.
Синие льды, никогда не расскажете мне вы,
что же случилось на этой проклятой стене.
Тучи потоками вниз пролились дождевыми,
отгромыхав, отступила за гребень гроза.
Ты наказал нам всегда возвращаться живыми,
что же ты сам-то не сделал всё так, как сказал?
***
Вечный бег
Романс
Мы живём взаперти
у житейских забот.
Мы с тобою, мой друг,
в состоянии вечного бега.
Нам бы в горы уйти,
за крутой поворот,
оказаться бы вдруг
среди скал, среди синего снега!
Где хребтов океан,
как гранитный мираж,
где в палатке ребят
угощаю я утренним чаем...
Но все чаще туман
застилает пейзаж,
и тогда лишь тебя,
лишь тебя я во мгле различаю.
Обо всём позабыть,
что осталось за мной,
жаром стынуть в золе,
отвергая судьбы приговоры,
но, как прежде, любить,
той любовью земной,
этот рай на земле,
эти сказочно белые горы.
но, как прежде, любить,
той любовью земной,
этот рай на земле,
эти сказочно белые горы.
***
Я эти горы ...
От друзей я слыхал много раз
про Памир, про Тянь-Шань, про Кавказ,
только сам я на вершинах не бывал.
Я эти горы в телевизоре видал! (1)
Умный в гору пешком не пойдёт,
там, в горах, только снег, только лёд.
Потому я на Памире не бывал.
Я эти горы в телевизоре видал!
Там такие стоят холода,
не спасёт чувака борода.
Потому я на Тянь-Шане не бывал.
Я эти горы в телевизоре видал!
Нет, друзья, эта жизнь не по мне -
парни в связках висят на стене.
Потому я на Кавказе не бывал.
Я эти горы в телевизоре видал!
Только что-то по этой весне
стали горы мне сниться во сне.
На экране видеть горы не хочу,
я в альплагерь этим летом укачу.
На экране видеть горы не хочу,
я в альплагерь этим летом укачу.
_______
(1) "Я эти горы в телевизоре видал" - строчка заимствована из альпинистской песни. (прим. автора)
***
Буквы на бумаге вытоптали строчки...
На тропе осенней жёлтые листочки...
Над бумагой белой я сижу устало...
По тропинке горной ты со мной шагала.
Здесь всё перспективы, всё авторитеты...
Над тропинкой горной - чистые рассветы,
чистые рассветы, чистые закаты,
и едва виднелась из-под рюкзака ты.
Буквы на бумаге вытоптали строчки...
На тропе осенней жёлтые листочки...
Ты сказала твёрдо - жизнь начни сначала!
Почему ты прежде мне не повстречалась?
Ты сказала твёрдо - жизнь начни сначала!
Почему ты прежде мне не повстречалась?
***
Канченджанга
На Урале, на Урале
нет высоких гор,
мы горою называли
здесь любой бугор.
Не уральские красоты
видел я во сне,
гималайские высоты
снились по весне.
Канченджанга нашей мечты,
Канченджанга - зов высоты,
Канченджанга - скалы и лёд,
Канченджанга - вверх и вперёд!
На Кавказе, на Кавказе -
мир моей души.
На Кавказе я излазил
множество вершин.
В рамках скал искрятся блики
голубого льда.
Гималаев снежных пики
снились мне всегда.
Канченджанга нашей мечты ...
На Памире, на Памире
я бывал не раз.
Я согласен, Крыша мира -
это не Кавказ.
Там другие измеренья,
там особый мир.
Гималаи, без сомненья, -
это не Памир.
Канченджанга нашей мечты ...
***
Команда
Встречи - расставания в юности случаются.
Жизненных случайностей колесо кружись!
Но бывает - встретились, встреча не кончается,
встреча продолжается, встреча на всю жизнь.
Были мы командою, горным братством спаянной,
крепкою командою, лёгкой на подъём.
На вершины скальные мы рвались отчаянно,
на любых маршрутах мы знали, что пройдём.
Так уж получается - жизнь в горах рискованна,
здесь других случайностей кружит колесо.
К скалам, прометеи мы, крючьями прикованы
и верёвкой связаны, как скакун - лассо.
До сих пор ночами мне снятся те мгновения -
стенка вертикальная, выход на карниз.
Что же приключилось там - мучают сомнения,
слышу крик отчаянный: - Камень! Берегись!
Стали мы командою, для других - незримою.
Колесо вращается, старят нас года.
Но душа не старится. Памятью хранимые,
эти лица юные в сердце - навсегда.
Но душа не старится. Памятью хранимые,
эти лица юные в сердце - навсегда.
***
В. Мельнику
Пик Россия
Сколько снеди на столе не каменном,
и пора совсем уже другая.
Здесь вино горит закатным пламенем,
и свеча горит спокойно, не мигая.
Чуть нахмурившись, глядишь на пламя ты,
и встают, уже слегка в тумане,
белоснежные сераки памяти
над открытым ледником воспоминаний.
Перекрыли мир хребты памирские,
сжаты льдами скальные массивы,
к ним подходы трудные, неблизкие,
и стеной встаёт над ними пик Россия.
Зря стена вас била камнепадами,
посылала снежные лавины,
зря старалась, чтобы вы попадали,
не дойдя, не дотянувши до вершины.
На вершине солнца жар неистовый,
и ветров морозные порывы.
Ты стоишь, в единоборстве выстояв,
ты стоишь, вконец усталый и счастливый.
Я не знаю, кем для нас завещано
вспоминать памирские высоты
и тоску, глубокую как трещина,
и тревогу в ожиданье вертолёта.
Чуть нахмурившись, глядишь на пламя ты,
и встают, уже слегка в тумане,
белоснежные сераки памяти
над открытым ледником воспоминаний.
***
Эльбрус
На полях ночного неба
эти звёзды так близки.
Никогда я раньше не был
на Эльбрусе, мужики.
Никогда мне и не снились
этих звёзд ночных глаза,
Никогда не приходилось,
никогда не приходилось,
никогда не приходилось
летней ночью замерзать.
Здесь, в горах, свои законы,
здесь космический мороз.
Я карабкаюсь по склону,
а душа уже средь звёзд.
Ну, так что же тут плохого -
подо мной весь шар земной.
Это скалы Пастухова,
это скалы Пастухова,
это скалы Пастухова
мы обходим стороной.
Вот и солнце встало где-то,
дальних гор видны хребты.
Мы идем по кромке света
и глубокой темноты.
С ближних гор сошла лавина,
обнажился скал оскал.
Наконец-то седловина,
наконец-то седловина,
наконец-то седловина,
и вершина так близка.
Влево вверх по льду крутому,
справа камни и карниз.
Вот и всё, конец подъёма,
дальше даль и только вниз.
Навсегда в глазах застынет
белых гор взметённый вал.
Мы на Западной вершине,
мы на Западной вершине,
мы на Западной вершине,
здесь теперь я побывал.
***
Я шёл крутыми тропами,
чтоб встретиться с тобой,
по азиям с европами,
куда несло судьбой.
Я шёл дорогой длинною
на Юг и на Восток.
Нашёл я над долиною
таинственный цветок.
Княжна моя, княжна моя,
грузинская княжна,
стройна и черноброва,
как воздух, мне нужна.
Княжна моя, княжна моя,
грузинская княжна,
со мною ты сурова,
со мною ты нежна!
И как судьбой намечено,
а может вопреки,
мне робко и доверчиво
открылись лепестки.
И пусть еще отвеснее
тропинка впереди,
иду по жизни с песнею,
с цветком в своей груди.
Княжна моя, княжна моя ...
***
Патара Медико (2)
Мою судьбу с твоей судьбой
Связали горные снега,
И белизна и чистота вершин.
Мы к ним добавили с тобой
Все то, чем жизнь нам дорога -
Огонь любви, тепло своей души.
Медико! В глазах твоих немой укор,
Медико! Вновь дует ветер с гор.
Медико, с тобой расстаться нелегко.
Медико, патара Медико!
Когда к вершине труден путь,
Когда вперед идти невмочь,
Когда все горы затянула мгла,
Моей звездою ясной будь,
Мне протяни лучи сквозь ночь
И тихо прошепчи любви слова.
Медико! В глазах твоих немой укор ...
Как эти горные хребты
И эти снежные поля,
Как это солнце над блестящим льдом,
Мы будем вместе - я и ты.
Мы будем рядом - ты и я,
Когда я снова возвращусь в наш дом.
Медико! В глазах твоих немой укор ...
_________
(2) Патара - маленькая (груз.). На мелодию известной грузинской песни о Тбилиси. (прим. автора)
***
Старый Джайлык
Сладко спит альплагерь Джайлык в звёздных, призрачных лучах,
только в «бункере сухумском» допоздна горит свеча.
Слышен тихий звон гитары. Пой, подруга, не скучай!
Здесь инструкторский, крепчайший, до утра варганят чай.
Куллумкольское ущелье нас встречало в ранний час,
Кичкидарские ночёвки так соскучились без нас.
По натоптанным тропинкам в буйном хаосе морен
мы - крутыми ледниками - в царство джайлыковских стен.
Старый Джайлык, добрый Джайлык, вижу я тебя во сне.
Старый Джайлык, добрый Джайлык, я - в тебе и ты - во мне.
Старый Джайлык, добрый Джайлык, с восхождений нас встречал.
Старый Джайлык, добрый Джайлык, ты начало всех начал.
На маршруте, на страховке, до кости содрав ладонь,
я на снежник в кулуаре опустил тебя ладом.
И хозяин - князь Тю-тюйский - властелин окрестных гор
уцелеть помог при спуске, взяв священный уговор.
Пусть смеются над тобою, будто это всё - прикол,
есть свидетель нашей клятвы - шумный, бурный Куллумкол.
Клятву чистую, святую мы с тобою сберегли,
а вот Джайлык, старый Джайлык уберечь мы не смогли.
Старый Джайлык, добрый Джайлык - груды жертвенных камней.
Старый Джайлык, добрый Джайлык, я - в тебе и ты - во мне.
Старый Джайлык, добрый Джайлык - слёзы чистых родников.
Старый Джайлык, добрый Джайлык, ты ушёл во тьму веков.
***
Ю. Порохне
Встреча с юностью.
В дали времён остались те года,
когда был Гитлер, был товарищ Сталин,
военных лет крутые холода
в Тагиле, на Вагонке, на Урале.
С тех пор года мелькали всё быстрей,
и в памяти обрывки и отрезки,
кому колымских страшных лагерей,
нам лагерей весёлых, пионерских.
Нас разбросала трудная судьба
и вновь свела по тайному приказу -
средь гор свела счастливая тропа,
но не Уральских гор, а гор Кавказа.
Пусть нас ведёт таинственная связь
вод Адыр-су и вод реки Тагила,
и пусть хранит Тю-тюйский горный князь
ущелье, что нас вновь соединило.
© Василий Кобяков
