К “высоте” мы стали готовиться зимой, подрядившись бригадой строить второй этаж большого дачного дома на платформе “Правда” по Ярославке.
Дом огромный – 130 квадратных метров. Предстояло построить его из только-что привезённого (“из леса вестимо”) сырого елового кругляка. Все брёвна предстояло очистить от коры и превратить в брус. Полная длина – шестьсот метров! В дело пошла вся альпинистская техника – верёвка, жумары, карабины. На это чудо строительной техники пришли посмотреть местные мужики, промышлявшие строительством в этом районе. Долго, с восхищением смотрели, потом, покачав головами, сказали:
– Вы всё неправильно делаете – надо леса строить, – и с достоинством удалились.
Хозяин дома – генерал, довольно дельный древний дед, настолько древний, что должно быть ещё “на гражданке шашкой махал”. Вокруг него суетился молодняк его бестолковых потомков, которые почему-то решили, что с нами следует общаться на матерном диалекте. Просьбы перейти на русский язык не действовали, но в очередной раз, выведя меня из терпения, они всё поняли, т. к. пришлось ползать по снегу и собирать страшнодефицитные шиферные гвозди, коробочка с которыми вдребезги разбилась о стену дома.
Иногда мы ездили на марафоны или устраивали свой, “домашний” – доезжали на автобусе до Десны и оттуда прибегали к Конно-спортивному комплексу. В конце зимы устроили двойной марафон, стартовав от комплекса.
К весне мы были в хорошей форме, а майская поездка в Судак на кубок страны по скалолазанию в качестве подготовщиков трасс стала прекрасным завершением цикла.
Москва – Душанбе – Джиргиталь – перевал Сугран – поляна Сулоева – и мы на месте!
Базовый лагерь наш расположился в самой дальней, верхней части поляны Сулоева.
Порученное мне газовое хозяйство было довольно быстро налажено. Можно теперь осмотреться вокруг, насладиться неописуемой красотой окружающей природы, пообщаться с другими обитателями поляны.
Прямо напротив поляны – пик Коммунизма, весь его массив во всей величественной красе. Время от времени он напоминает всем о своём грозном нраве – с периодичностью в несколько часов до самого подножья пика, до ледника Москвина сходят ледово-фирновые лавины. Зрелище завораживающее. С большой скоростью, грохоча, вся эта колоссальная масса, достигнув основания пика, несётся по леднику в сторону поляны и ударяется о борт её, возвышающийся на несколько сотен метров над ледником. Над поляной поднимается белое облако, которое закрывает всё небо и затем медленно садится на её поверхность, выпадая мелким пушистым снегом и покрывая всю поляну ровным слоем.
В наш базовый лагерь заглянули болгары. Сидим, пьём чай, говорим о жизни. Болгарский язык настолько близок, что русское ухо всё улавливает и всё понимает. Это – очень близкий диалект русского языка.
Новая наука – сравнительное анекдотоведение. На каждый наш анекдот, даже довольно свежий следует болгарский аналог с небольшими вариациями.
На поляне много других команд – и американцы, и испанцы, и чехи.
Временами прилетает вертолёт – кого-то привозит, кто-то, закончив программу восхождений, улетает домой.
Большое фирновое плато, как могучее плечо находится в правой части от массива пика. Масштабы Памира трудно сравнивать с Кавказом – Эльбрус, пожалуй, не дотянет до фирнового плеча великана почти полкилометра. На плато время-от-времени отправляется вертолёт. Лётчик для облегчения машины снимает заднюю дверь и её драпируют сеткой (чтобы никто не вывалился). Высота плато около шести тысяч – это почти потолок для машины и чтобы взобраться на такую высоту пилоту приходится подниматься вдоль стены винтом, делая много витков. Набрав нужную высоту, вертолёт исчезает из виду, нырнув на плато.
Здесь, на поляне неожиданно увидел металлическую табличку в память о погибшем где-то на пике альпинисте – одиночке Назарове. Я хорошо помню его по нашему институту – он работал в математическом отделе. Невысокий ростом, с огромной бородой, всегда зимой он ходил без пальто, в толстом, грубой шерсти свитере. Говорили, что он поставил цель – в одиночку залезть на все семитысячники. Пойдя на пик Коммунизма, он рассчитывал на чью-то забытую заброску, но не найдя склада и попав в непогоду, погиб где-то от голода. Нашли только его записку, в которой он сообщал, что съел банку “Нивеи”. Жаль парня – умницу и жизнелюба!
В наших планах – сначала Корженева, затем пик Коммунизма. На пик Корженевской идём двумя командами по двум маршрутам – по традиционному и по Маркеловскому питерской команды, которая сделала первопрохождение и завоевала золотые медали. Этот выбор был сделан после того, как, заглянув в филиал МАЛ`а, расположившийся на леднике Москвина под Корженевой, чтобы повидать Славу Ракитского, мы увидели там Маркелова. Он дал нам полную консультацию по маршруту. А перед этим были горячие споры, в которых обсуждался второй вариант – по западной стене, маршрут, на котором погиб Валера Мальцев, руководитель команды Джайлыка.
Получив хорошую консультацию, мы перенесли на ледник Москвина свой маленький филиал базового лагеря.
Сначала для акклиматизации прошли начало традиционного маршрута. По нему мы будем возвращаться с восхождения. По этому маршруту пойдёт вторая команда. Он в народе известен как путь “академиков”. В 1966 году этот снежный гребень 5А к/тр. Прошла команда спортклуба Академии Наук.
Меня парни взяли в команду, идущую по Маркеловскому маршруту. Но, как оказалось в последствии, моё участие стало причиной, по которой у команды отобрали выигранное первое место и заменили вторым – у меня не было звания КМС`а, которое требовалось цензом соревнований. Я впервые пожалел о том, что пренебрегал разрядами, ходил только для удовольствия и в хорошей компании. Тем более обидно, что до нужного звания не доставало одного восхождения. Но парни ни словом не упрекнули меня за то, что так подвёл их. Значит, ходят не за награды, а в удовольствие.
Погода к нам благосклонна. Впрочем, в этом районе она редко бывает плохой. Но в тот год, в который погиб Мальцев и на пике Ленина замёрзли девочки, погода была на редкость плохой.
Вышли мы ранним утром, хорошо выспавшись и отдохнув накануне. Шли ровно, не слишком быстро, не суетливо, но в хорошем темпе.
Красиво небо на вершине – над головой почти чёрное, а ближе к горизонту – темно-синее.
В Москве, сидя у компьютера, сегодня можно войти в большое множество сайтов “пик Корженевской” и посмотреть яркие описания восхождений на все семнадцать маршрутов. Вряд ли наше описание что-либо добавит к этим сайтам.
На одном сайте прочитал, что спуск у них занял 24 часа. Но мы спустились в тот же день ещё “засветло”. Запомнился кусочек спуска по крутому рыхлому снегу – я сел на пятую точку и полкилометра прокатился “с ветерком”, оседлав маленькую лавинку! Кошки не снимал до самой палатки.
Спалось в эту ночь так, что словами не описать – заснул и проснулся, будто и не ночевал!
После завтрака парни “по готовности” отправлялись в базовый лагерь, на поляну Сулоева. Все шли по натоптанной тропе, спускающейся на ледник. Я не знаю, что заставило меня пойти не как все, а по параллельной тропе. Видимо, решил, что “все дороги ведут в” …базовый лагерь. Однако я сурово ошибался! Параллельно тропе тёк ручей, который через несколько сотен метров превратился в речку, и эту речку необходимо преодолеть, что вскоре стало проблематично. Мне пришлось возвращаться вверх к более узкому месту, чтобы перепрыгнуть ручей. Эта тропа оказалась много сложнее традиционной. Ледник был полон высоких сераков и трещин, которые приходилось подолгу обходить. На традиционную тропу я вышел, когда начали сгущаться сумерки. Тропа, идущая вдоль обрыва и при свете дня была едва заметна, а в сумерках можно было только ориентироваться по обрыву. Я достал фонарик и сразу же обнаружил, что батарейки безнадёжно сели. Идти по краю обрыва несколько километров, не видя края – перспектива не очень приятная. Поэтому я невольно стал понемногу уходить вверх по склону, подальше от обрыва. Наконец, когда стало светать и возникли величественные картины массива пика Коммунизма, я вдруг обнаружил, что к восходу солнца набрал приличную высоту. Ориентируясь на высоту фирнового плато, определил, что нахожусь почти на высоте перемычки Эльбруса, т. е. за ночь я набрал километр высоты!
Услышал звук вертолёта далеко внизу подо мною. Наконец, увидел его – он садился на поляну Сулоева, на то место, куда я всю ночь так страстно стремился!
Спуск занял значительно меньше времени. Когда подходил к повороту на поляну, услышал голоса – навстречу мне шли парни, от которых я получил заслуженную порцию упрёков.
А вы когда-нибудь ели сырую свёклу? Мне трудно передать – какое это наслаждение. А борщ, приготовленный нашей поварихой Наташей? – Это непередаваемо!
Два дня отдыха прошли незаметно.
К нам приставал молодой парень из какого-то Душанбинского института медицинских проблем. Он писал диссертацию, главной задачей которой было доказать, что альпинисты после восхождения сильно теряют в весе. Но у бедолаги выходило всё наоборот – испытуемые становились тяжелее! Наконец, кто-то из парней дал ему полезный совет – взвешивать подопытных персонажей до посещения ими кухни! У него сразу всё стало получаться, и он собрал материал для диссертации. До чего же всё же наука – не простое и хлопотное дело!
Перед пиком Коммунизма было решено сделать ещё несколько технических восхождений. Власов и врач экспедиции Мальцев отправились на стену пика Сулоева. Когда они прошли стену, связь вдруг оборвалась. Под стеной видны были следы свежих лавин – единственное, что могло как-то объяснить обрыв связи. Мы с Ильёй сходили в базовый лагерь и принесли лавинный зонд. Однако, все поиски оказались тщетными – парней мы не нашли. По-видимому, слой снега был слишком глубок. Ещё оставалась какая-то слабая надежда, впрочем, непонятно, на что можно было надеяться. Становилось ясно, что экспедиция на этом заканчивается. С нелёгким сердцем сворачивали мы лагерь и загружались в вертолёт.
Через месяц несколько человек из команды отправились снова на поляну Сулоева и нашли парней.
После возвращения в Москву у меня оставался ещё приличный кусок отпуска, достаточный, чтобы слетать на Кавказ. Парни попросили захватить экспедиционные рации и сдать их радисту “Джайлыка”.
Когда в лагере я открыл коробку с рациями, оказалось, что все аккумуляторы “потекли”.
– Поздравляю тебя, – с досадой произнёс Витя-радист. – Ты вёз три мощных рации включёнными. Вообще-то могли запеленговать и поймать, подозревая в тебе матёрого шпиона!
– Но ведь не поймали.
– Считай, что повезло!
Тем не менее, мне не повезло, т. к. Витя заставил чистить рации. Окончив эту операцию, я прошёлся по территории лагеря в надежде увидеть кого-нибудь из друзей. Эти надежды вполне оправдались – в эту смену в лагере было много знакомых и друзей. Когда проходил мимо здания столовой, я обратил внимание на то, что одна стена столовой сделана из листового железа площадью в несколько квадратных метров. Железо было выкрашено в темно-синий цвет. Мне в голову пришла мысль украсить эти несколько квадратных метров пиком Корженевской. Трудность состояла в том, что придётся строить что-то вроде помоста, которым пользуются живописцы, расписывающие фрески.
Пройдя по территории лагеря, и собрав необходимые доски, молоток и гвозди, принялся за работу. Через некоторое время я уже стоял на помосте, держа в одной руке кисть, а в другой фотографию пика.
Первые же мазки, которые я попытался положить на железную поверхность, показали тщетность затеи, т. к. железо оказалось покрытым тонкой коркой льда, в который превратилась утренняя роса. Пришлось подождать, пока солнце не согреет поверхность стены. Это произошло довольно быстро, и через некоторое время можно было продолжить художественные игры.
Я стоял на высоком помосте, представляя себя мастером эпохи Возрождения. Самым простым, оказалось – намалевать небо. Дальше пошло “творчество”. Каждый мазок требовал каких-то интеллектуальных усилий, недостаточность которых компенсировалась уверенностью и решительностью телодвижений. Подошёл Шурик. С многозначительным видом большого знатока он, задрав голову, долго взирал на моё “художество”, затем, восхищённо покачав головой, тихо произнёс:
– Рафаэльчик ты наш!
Прошло минут десять. Подошли ещё два инструктора. Постояв, посмотрев, головами покачав, хором произнесли:
– Рафаэльчик ты наш!
Когда подошёл третий и “слово-в-слово” обозвал меня Рафаэльчиком, стало понятно, что имею дело с гнусным заговором. Поэтому предупредил его, что тот, кто произнесёт слово Рафаэльчик, получит на свою голову банку краски!
Когда на горизонте снова появился Шурик, я понял, что идёт вторая волна критиков, и приготовил банку краски. Шурик постоял, покачал головой:
– Микель ты наш Анджело!
– ……!
Дело близилось к завершению. Я почувствовал вдохновение. Корженева выходила похожей на открытку.
Подошёл Виктор Павлович.
– Ну что ты всё горы, горы! Нарисовал бы море, девушек в купальниках! – и с этими словами, заложив руки за спину, медленно удалился.
Некоторое время спустя, прибежал начуч “Уллу-Тау” Юрий Иванович. Он каждое утро в одних трусиках совершал пробежки. Постояв, посмотрев, произнёс:
– Ну что ты всё горы, горы! Нарисовал бы море, девушек в купальниках! – с этими словами убежал вниз по ущелью тренироваться дальше.
Мне подумалось: Шурик с Рафаэльчиком – это понятно, но оба начуча подошли ко мне с разных сторон и разбежались в разные стороны! Они не могли пересечься!! Да! Это вам не равнина – здесь может быть и не такое!!!
© Геннадий Арутюнянц
