Михаил Овчинников. Из записных книжек альпиниста. Часть 1. Пик Корженевской. 1974 год.

Пик Корженевской.

           Почему именно эту? Потому что экспедиция 74-го года стала самой драматичной из всех альпинистских мероприятий, в которых мне приходилось участвовать. 8 августа на пике Корженевской разбился Валера Мальцев, это трагичный финал, и я до сих пор ставлю себе в вину его смерть – будь с ним я, он был бы жив. Я уверен в этом на основании многих наших совместных восхождений. Мы хорошо дополняли друг друга: он - отличный скалолаз, владеющий всем техническим арсеналом; я – как правило, выбирал путь и определял тактику восхождения, исходя из реальных условий, поскольку любой, даже много раз пройденный маршрут неузнаваемо меняется со временем. Если же говорить о прохождении нового маршрута то успех во многом определялся тактикой: режимом движения, набором снаряжения и питания, умением обеспечить хороший отдых и вовремя проскочить, если нельзя избежать, опасные места, найти и выбрать оптимальный путь из множества вариантов.

          Все наши совместные восхождения за 4 года, 4 сезона, были успешны, мы не возвращались с поражением. Почин мы положили в 1969 году, пройдя маршрут на пик Щуровского по «сурку», несложный, в общем, маршрут 5Б категории трудности в такую непогоду, что оказались единственной группой на Кавказе не вернувшейся, не сошедшей с маршрута любой категории трудности. В лагере, в родном «Джайлыке», по этому поводу устроили что-то вроде банкета, а на разбор восхождения явились без приглашения, все инструктора и многие из альпинистов – разрядников, так что в метод – кабинет, где проводился разбор, набилось втрое больше народа, чем обычно вмещало это помещение.

          В этом же году Валера обеспечил успех опытной команды лагеря «Уллу-тау», пройдя первым маршрут 6 категории сложности на Чатын. А потом… потом был праздник «который всегда с тобой» дружбы, здоровья, общих успехов и радостей, суровых и ласковых гор, сияния солнца и рёва бури, отвесных стен и зеленых склонов, тесной палатки над пропастью и широкой лужайки у ручья, стаканов вина и чая, мороза высокогорной ночи и тепла финской бани, треска рации и аккорды гитары в тесной комнате, смеха и слез, надежд и исполнения желаний.

          В 1972 году команда «Джайлыка» стала чемпионом СССР. Мы прошли по центру восточной стены пика Энгельса – сложный и красивый маршрут, прошли без натуги, спокойно и надёжно, без конфликтов и даже весело. Встречались неприятные сюрпризы, были ошибки; но ошибки исправлялись, неприятности мы учитывали и работали на стене и на гребне выше и выше, пока не увидели с вершины горы Индии, Китая, Афганистана и наш Памир. А в 1974 году я был вынужден идти не с ним.

          Записи из дневника, чуть-чуть подправленные (выброшена нецензурщина и предложения приближены к нормам русского языка). Я попытаюсь дополнить теми деталями, которые появляются при чтении и которые могут что-то пояснить.

Джиргиталь

           08.07.74. Сидим на аэродроме в Джиргитале. Сидим уже 4 дня! Из Душанбе выехали очень быстро. Две грузовые машины ЗИЛ-130 для нашего груза с четырьмя сопровождающими: Зубов, Алмазов, Ситников, завхоз Леша Артамонов, слабо загружены. Одна грузовая машина получена Хацкевичем, по знакомству, в гарнизоне Душанбе для перевозки людей. Как выяснилось, эта машина была приготовлена для экспедиции Галкина. В Джиргитале Галкин кричал на сопровождающего машину лейтенанта, доискиваясь истины и поражаясь, как могли у него увести машину (обычно это он делал сам). Экспедиция «Буревестника», где Виктор Галкин за главного, отлично обеспечена транспортом: из Москвы специальные военные самолеты, из Душанбе, прямо с аэродрома специальные машины, из Джиргиталя – 2 военных МИ-8. Огромное число людей (около 140) и грузов (около 50 тонн) переправлено за 3 дня на Фортамбек. Среди грузов – 8 хорошо упитанных баранов (по специальному письму министра торговли Таджикской ССР о продаже в колхозе по дешёвке). По сравнению с их оснащением, наша экспедиция выглядела более чем скромно. По мере выяснения обстоятельств увода машины, Галкин ярился ещё пуще и заявил Игорю Хацкевичу:

          «Вы полетите на Фортамбек тогда, когда мы будем оттуда возвращаться».

          Пока похоже на это: погода прекрасная, а единственный гражданский вертолёт МИ-4 улетел в Душанбе на профилактику.

          Вчера 7-го ходили в акклиматизационный выход, но так и не долезли на верх ближайшего «пупыря». Шутник Миронов предложил назвать пупырь пиком Галкина и выложить на склоне надпись из камней: «Галкин – ж…». Из-за жары не стали этого делать, быстрее побежали вниз, почти все посбивали ноги. У меня и Мальцева – по здоровой водяной мозоли. Снимал на кино голых наших мужиков в арыке.

          Единственное место отдохновения и спасения от жары – чайхана. Зеленый горячий чай можно пить литрами, потеть и расслабляться. Ребята режутся в шахматы, карты, сдают экзамены, ходят в кино и т. д. Небольшое разложение. Галкина, один из тренеров «Буревестника» обозвал – «бегает, как сперматозоид, суетится, орёт ну надоел».

          09.07.74. Военные МИ-8 закончили вчера переброску, и сегодня с утра один из них улетел на базу в Бухару. Никаких слухов о прибытии вертолётов по нашей заявке нет. Грустно. Съездили вчетвером (Алмазов, я, Женя Бугачева и Наташа Алимова) на сернистые источники. 4 лужи, глубиной 20-30см. заполнены горячей водой с запахом сероводорода. Рядом чуланчики с ваннами, куда вёдрами надо наливать воду из лужи и разбавлять слегка холодной водой из ручья рядом. Полежать в ванне приятно, но ощущение слабее, чем в радоновых источниках в Исоре (на юго-западном Памире).

          Потом попробовали кумыс (дорогой, по 1, 5 рубля за литр), вкус приятный, кисловатый, пощипывает рот, слегка хмельной. Обратно часть пути шли пешком, километров 10, часть на машине ехали.

          У нескольких ребят выступили на коже волдыри: последствия контакта с «юган-травой» во время акклиматизационного выхода. У Миши Никулина – между пальцами левой руки, у Валеры Мальцева – обе ноги до колен. У меня - ничего, хотя шел в шортах.

          У местных киргизок масса украшений, в косах – пуговицы, соединённые множеством цепочек, в ушах, на шее, на руках. Так они и работают на сенокосе в июле: в кольцах, браслетах, ошейниках, и ожерельях.

          11.07.74. Утро. Вертолёты работают не на нас. Кузнецов и Хацкевич улетели на АН-2 в Душанбе ругаться.

          В 5-00 вечера вышли втроём (+Коля Завгородний и Наташа Алимова) на высокую ближайшую гору. Несмотря на то, что объявлял несколько раз, ещё желающих не нашлось. А сегодня, после возвращения многие упрекали в том, что не взяли с собой их. Пробирались долго сквозь заросли шиповника и юган-травы. Потом по гребню и осыпным полкам, кое-где двоичное лазание. Уговорились в 12-00 повернуть обратно, и я один ушёл побыстрее вверх. На вершине был в 11-30. Написал на туалетной бумаге записку «Галкин ж… «, и пусть этот пупырь будет его имени. Похоже, что всё-таки из-за него мы сидим без вертолётов; один из механиков проговорился, что Иванов, командир отряда вертолётов, не дает им указания возить нас. Иванов - приятель Галкина.

          При спуске запоролись, т.к. хотели побыстрее спуститься по новому пути. После возвращения на маршрут подъёма спустились без приключений. Алексей Кузнецов, начальник спас отряда, выслал навстречу 2 группы с рациями. Жара, мучила жажда. Кузя перестарался.

          В чайхане вдвоём выпили 6 чайников чая. У Мальцева руку, обожженную юган-травой, разнесло волдырями. Не помогала и примочка из мумиё, из запасов Зубова. У Шумихина на бедре и на боку красные пятна с синим, как синяки, отливом с волдырями – тоже последствия встречи с травой. У меня реакция другая: листья вообще не действуют, а цветы заставляют выступать волдыри как от крапивы, быстро заживающие.

          Когда шли на гору, слазал в небольшую пещеру в поисках мумиё, но ничего кроме грязи и пыли не нашел. Встреченный после спуска у арыка аксакал сказал, что гору зовут Карагатэ.

          Немного подробностей.

          Когда стало ясно, что наше пребывание в Джиргитале затягивается, я предложил Игорю сходить всем составом экспедиции на гору повыше, чтобы кончить небольшой разброд и безделье, акклиматизироваться, гора явно выше 4000 м. Он отказался, считая, что вертолёты вот-вот займутся нами. Остальные, кому предлагал, просто ленились. Безалаберная неделя во временном лагере на краю аэродрома была не лишена приятностей. А гора смотрелась неплохо и, казалось, просила: «ну поднимись на меня, что тебе стоит». К любой из пяти вершин массива не просматривалось явной дороги. Наша прогулка 7-го, когда мы поднялись едва ли на одну пятую высоты за три часа, показала масштабы горы и то, что к выбору пути надо отнестись внимательно. Целый день перед выходом я поглядывал на Карагатэ, меняющую свои очертания по мере движения солнца, и к вечеру путь стал ясен: прямо по неширокому контрфорсу, упирающемуся в центральную вершину. Шли быстро, налегке, взяв одну веревку и пяток помидор (конечно, надо бы взять еды побольше, и воды во фляжке хватило лишь на половину подъема – это сбило темп у Коли с партнершей и они не поднялись до вершины метров 200).

          Самое сильное впечатление произвел вид с вершины на Центральный Памир (сразу забылся пустой желудок, жажда, омерзительные скопища двухвосток на жёлтых цветах югана): чётко видна линия гребня от пика Корженевской до пика Коммунизма. Чёрная западная стена пика Корженевской, по которой нам предстояло подниматься, припушена сверху блестящей снежной бахромой, сверкающее пятно под вершиной, правее стены прорезано вертикальной чертой, словно нахмурен лоб сердитого человека, крутого короткого гребешка. Все линии, несмотря на расстояние (по моему около 80 км.), чётки; краски контрастны и ярки; все погружено в синеватое сияние; простор пронизан сладостным щемящим покоем истинного величия. Пик Коммунизма заметно выше пика Корженевской, но она, наша гора, кажется массивнее, крупнее, круче и цельнее; склоны пика Коммунизма как бы размазаны вширь. Всё остальное мельче двух гигантов.

          Сам Памир постепенно понижается, выставляя на обозрение свои прелести; ледники, зелёные травянистые, и красные, серые, голубоватые осыпные склоны, красный Сурхоб, белые снеговые пятна. Километрах в 20-ти различаются юрты; за ближайший склон нырнул крошечный АН-2, летящий в Ляхш; совсем рядом под нами рассыпались белые домики Джиргиталя с крошечными свечками тополей и маковые зернышки палаток нашего лагеря.

          Другой пейзаж, микро: естественная клумба пёстрых ирисов, необыкновенно ярких и больших, проросла сквозь сухие камни у основания скальной стены, удивляя жизненной силой нежных и трогательных цветов. Возится красавец шмель. Почти вся растительность осталась ниже, лишь кое-где видны хрупкие и сочные стебли кислицы (пожуёшь такой и жажда проходит). Слабенькие былинки спорят с гранитом и побеждают.

          Поляна Сулоева.

          14.07.74. Позавчера, 12-го с утра нас начал перебрасывать на Фортамбек МИ-4. Я прилетел вторым рейсом. Лагерь разбили на поляне Сулоева, ровной травянистой площадке; с одной стороны старая морена и за ней Фортамбек, с другой склон горы. У небольшого камня на краю – могила Валентина Сулоева; на камне несколько табличек с именами.

          На солнце тепло, кругом потрясающая картина: пики Москва, Ленинград, Кирова, стена, спадающая с Памирского плато. Часто грохочут глыбы льда, отрывающиеся от ледника Трамплинного.

          Вчера, 13-го для приёма вертолётных забросок ушли 2 группы: одна на перемычку между пиками Четырех и Ахмади Дониша (во главе с Хацкевичем), вторая – к месту впадения ледника Москвина в Фортамбек (во главе с Мальцевым 8 человек). Сегодня Коля Орлов и я должны бросать им грузы с вертолета.

          Вчера вечером сходили вчетвером наверх по склону от лагеря, поднялись метров на 700, начала побаливать голова. Слегка поругался с Сашей Федоровым (начальником нашей экспедиции) по тому поводу, что ничего не сказал ему об этом выходе. Вертолёт обещал быть не позднее 7-30. Сейчас 8-05 его пока нет. Прибыл в 8-25. Загрузили две заброски, сопровождал только я. Первая заброска – прямо на лагерь Мальцева. По сигналу из кабины механик и я швырнули в открытую дверь часть груза. Ящики шмякнулись о плоскую старую морену, раскололись, оттуда веером брызнули разноцветные банки. На втором заходе сбросили обе бочки с продуктами и бензин – все осталось цело.

          Для верхней заброски (в верховья ледника Москвина) долго набирали высоту, кругами над ледником. Иногда мне, неквалифицированному летуну казалось, что вот-вот врежемся в склон. Хацкевич еще не дошёл до цирка, и сбрасывали без людей – приёмщиков. Сначала бросил самодельный флаг с грузом, и он удачно воткнулся в снег, потом за два захода бочку и всё остальное кажется, ничего не разбилось.

          После возвращения в лагерь думал сразу выйти на подмогу Мальцеву, но Гена Соловьёв отговорил и в 14-45 вышли восьмером переспать ночь «под камень» на высоте 5060 м. По дороге много раз пытались связаться с Хацкевичем для передачи ориентиров заброски, но безуспешно.

          15.07.74. Первая ночь на высоте 5000 м. прошла, как обычно, неважно – болела голова. Спустились на поляну в 11-00. С Игорем связи не было. Удалось передать ориентиры заброски только в 14-00 через Мальцева, но Хац к тому времени уже начал спускаться вниз. Завтра надо будет выходить на поиски заброски.

          Мальцев со своей семеркой пришел к вечеру. Хац позднее; говорит, что внимательно осмотрел весь ледник, но заброски не нашли.

          16.07.74. Весь день моросил дождь. Ветер гонит мелкие рваные тучи. Фортамбек затянут пеленой сырости. Вся экспедиция в базовом лагере, отсыпается. За ужином и после пошел разговор о составе команд, идущих на траверс и на стену. Мальцев не хочет участвовать в траверсе (по-видимому, из-за того, что руководителем будет Хацкевич), говорит, что не потянет. Думаю, что это отговорка. Просто не хочет идти участником, да и не любит он пилёжки. Естественно все уральцы идут с ним. На траверс идут Хац, Никулин, Орлов, Алмазов, Карабаш и я. Мне хотелось бы идти с уральцами, хоть на стену, хоть на траверс, а вынужден оторваться от них (траверс – моя идея) и поэтому очень тоскливо.

          Немного об экспедиции.

          После успеха 1972 года (чемпионы СССР) и довольно удачного выступления в 73-м (команда лагеря во главе с Хацкевичем заняла 5-е место на первенстве СССР за восхождение на Ужбу, а Мальцев со своими «кедрятами» поднялся на пик Маркса) альпинисты ЦС ФиС решили организовать экспедицию на Центральный Памир и участвовать в двух классах чемпионата: высотном и траверсов. Так же, как в 73-м году мне хотелось подняться по хорошей стене на Ужбу (и удалось), так и в 74-м мечтал пройти траверс пиков Коммунизма – Корженевской. Зимой мы несколько раз обменялись письмами с Валерой Мальцевым, и сначала он, вроде бы, не возражал против руководства командой на траверсе, но потом написал, что эта идея не реализуема из-за того, что не набрать сейчас сильную и выносливую восьмерку, способную одолеть столь сложный маршрут. Переубедить его мне не удалось. Игорь же взялся за подготовку экспедиции с удовольствием, поддержал мои предложения о подъёме по левой части западной стены пика Корженевской, как о начале маршрута, и был уверен в проходимости траверса силами сборной ЦС. За основу команды он планировал принять прошлогодний коллектив, поднявшийся на Ужбу, и не возражал против его усиления любой подходящей кандидатурой.

          Всю экспедицию, около 35 человек, можно условно разделить на три группы.

          1-ая: молодёжь из Москвы и Подмосковья, имеющая целью покорить один или два (если повезёт) семитысячника по наиболее популярному маршруту. Руководит этими ребятами начальник экспедиции Саша Фёдоров, опытный альпинист и инструктор.

          2-ая: уральцы с ядром из спортклуба «Кедр» с бесспорным лидером Мальцевым. Среди них двое новых для ЦС, очень сильных (по словам Валеры) альпинистов: «крокодилы», как все их зовут, Гена Евсюков и Гена Шумихин. Третий «крокодил» - Гена Соловьёв, имеет наибольший альпинистский стаж в группе.

          3-я: бывалые горовосходители, по одному – два человека из Дубны, Обнинска, Арзамаса, Москвы, Протвино и других городов, объединённые общим желанием совершить хорошее восхождение: кому - то нужны баллы на звание мастера спорта за призовое место, кого то манят сами по себе семитысячники, кто – то хочет утвердиться в собственных глазах. Все они были кандидатами в сборную, возглавляемую Хацкевичем.

          Верхняя заброска: высотная обувь, продовольствие, горючее – предназначалась для траверсантов после их спуска с пика Корженевской и пика Четырёх в верховья ледника Москвина, после завершения технически сложной части маршрута. Нижняя та, которую принимал Мальцев, должна была помочь в организации базового лагеря в пункте выхода обоих команд на восхождения, заявленные в чемпионате.

          Ледник Москвина – пик Четырёх.

          17.07.74. С утра – синее небо. Хац разбудил в 6-30. Выходим вшестером на поиски верхней заброски и восхождения на пик Четырёх, 6300 м., для акклиматизации. Это Кузнецов, Волков, Орлов, Соловьёв, Зубов, я руководитель. После завтрака около часа ждали Кузю и Волкова, очень медленно собираются. На Фортамбеке, грязном, засыпанным в нескольких местах моренным мусором, с сераками несколько раз запарывались. Последний раз разделились на две группы по три человека посмотреть разные варианты выхода наверх, на зелёную поляну у места впадения ледника Москвина в Фортамбек. Обе группы пришли в одно место.

          Встретились с группой из МАИ экспедиции «Буревестника» идущей на пик Корженевской по 5А. Договорились насчёт обмена снаряжением и питанием.

          Вечером остановились и заночевали на поляне с травой на той же высоте что и поляна Сулоева, но уже у ледника Москвина. Подошел очередной парень из МАИ, спросил, где выход на маршрут 5А на Корженеву. Там и в самом деле не зная легко заблудиться в путанице осыпных гребней, ледников, грязных снежников. Объяснили в общем, детально не смогли.

          18.07.74. Вышли в 8-00. Кузнецов, Волков, и Орлов – получасом позже, опять долго собирались. Через два часа топанья по леднику дошли до большой зелёной лужайки под пиком Воробьёва, залитой водой, где в 1962 году была стоянка Бориса Романова. Дальше набор высоты, жара, карабканье по осыпям, жажда. Удовольствие съесть яблоко на привале, слишком коротко. После обхода ледопада начались у меня моральные мучения: свежие ледовые обвалы в нескольких местах обрушились с пика Воробьёва на ледник, перекрыли большие участки. И, хотя заброска должна быть по ориентирам расположена выше, какие-то шансы были, что она погребена под этим обвалом.

          В 15-00 вышли на плато, уставшие с больной головой. Высота по альтиметру Орлова – 4800 м. За целый день набрали 900 м. по вертикали. Хотели сначала ставить палатки на снегу, но Волков сходил на разведку к боковой морене и нашел отличные старые площадки. После двухчасового отдыха, еды, сходил вместе с Кэном (Соловьёвым) и Волковым туда, где должны были лежать заброски, и нашли их там: флаг, отдельно бочка, отдельно связка ящиков. Игорь прошел в 100 метрах, непонятно как не заметил торчащий флаг. Не нашли только канистры с бензином. Довольные, но с сырыми ногами, вернулись к ночёвке. На завтра планы: перетащить заброску поближе к перемычке и перебазироваться поближе к вершине пика Четырёх (найдя предварительно канистру).

          19.07.74. Эти планы нарушились довольно скоро. Канистру быстро нашли и, нагрузившись, двинулись вверх по чуть наклонному снежному плато. После недолгих колебаний заброску решили сложить под осыпными со снегом склонами пика Четырёх. Возникла мысль вытоптать из снега две площадки, выложить их камнями и сложить заброску. Когда почти закончили работу, сообразили, что камни протают от солнца глубоко в снег, (канистры погрузились на 40 см). Поэтому до конца выкладывать площадку не стали, а кое-как уложили заброску тумбой, укутали сверху полиэтиленом и в 11-00 пошли вниз к палаткам. Хотя шли налегке, без рюкзаков, снег растаял, часто проваливались. Идти на гору для акклиматизации в этих условиях не стоит – насквозь промокнем. Решили отсыпаться. Потрепались, повалялись.

          Утром была единственная за эти дни более или менее слышимая радиосвязь. Ребята были на «верблюде» по пути на Большое Памирское плато (акклиматизационный выход основной части экспедиции).

          20.07.74. Большой день – много сделали. Поднялись с Жекой Зубовым в 4-45, дежурные. Мороз, -5С, ясно, небольшой ветер. Приготовили завтрак по стандартному меню: на первое – картофельное пюре с парой банок тушёнки, на второе – чай с сахаром и бутербродами. Вышли наверх к горе в 7-00.

          Сначала шли по вчерашним следам, потом Кузя предложил свернуть и начать крутой подъём по склону пика Четырёх. Его поддержали, но надо идти за второй верёвкой, оставленной возле заброски. Никому не хочется, Кэн сразу заявил: «да зачем нам вторая, сходим с одной вшестером». Мне ясно, что верёвка нужна, и что подниматься вверх логичнее оттуда, чем от места спора (там лёгкие скалки, а здесь только снег). Уходим за верёвкой с Колей Орловым и через два часа оказываемся с ним выше остальной четверки. Ещё через два часа на высоте 5800 м. поджидаем их и делаем площадки под палатки. Появляются поочерёдно Кузя, Волков, и Соловьёв с Зубовым. Приустали они топтать ступени. Жека с утра жаловался на сердце, просил чего-нибудь сердечного (валидола или корвалола). Сейчас у него бледный вид, но держится хорошо, рубит лёд на площадке.

          Новый спор: предлагаю выйти не позднее 14:30 без рюкзаков к вершине, чтобы до темноты вернуться к палаткам. Часть ребят поддерживает, трое возражают, предлагая идти утром после ночёвки. Настаиваю на своём, аргументируя тем, что предстоит тяжёлая ночь.

          Выхожу первым в 14-30, остальные подтягиваются. Снег неплохой, идём быстро, перед крутым местом связываемся. Всё время иду впереди. На остановке через час начала сильно, до головокружения, болеть голова. Потом внезапно, при резком повороте головы, словно что-то лопнуло в мозгу, и боль ушла совершенно. Ничего не понимаю, такого со мной ещё не было. Опять – первым. Предлагаю поочерёдно заменить меня идущим в одной связке Волкову или Орлову – они не могут, темп и так велик. Топтать ступени – выше сил. Выходим на вершину в 17:50 (больше чем за час до времени намеченного для отступления к палаткам). Записка 72 года, Киргизского политехнического института. Орлов, молодец, всегда носит с собой термос с горячим чаем. Пьём по 50 гр. Зубов чувствует себя хорошо. Рассказывает, что Кузя постоянно учил его идти не там. Где шёл первый, а по другому маршруту, более простому. И сейчас Кузя предлагает спуститься не по пути подъёма, а по более лёгкому – по кулуару. Категорически отвергаю этот вариант из-за лавиноопасности и нелогичности (обход вершины горизонтально), и через 50 минут спуска по пути подъёма мы у палаток. Долго устраиваемся. Уже в темноте пьём югославский куриный бульон (отлично идёт), чай, бутерброды с колбасой, шпроты. Засыпаем. В 0-10 минут будит Зубов. Кэн даёт ему таблетку анальгина, я – пиронал. Засыпаем. В 1-30 минут будит Орлов из соседней палатки – даю ему 2 таблетки пиронала. Слышно как стонет Волков, потом его тошнит; он выходит из палатки, благо снаружи безопасно, потом укладывается мучаясь. От этого всего у меня к утру тоже начала болеть голова.

          21.07.74. Вылезли с Кузей из палаток пораньше, подняли остальных, собрались и не евши побежали с верёвками вниз к заброскам, чтобы положить там 2 сороковки (предполагалось, что на траверсе надо будет сменить потрёпанные верёвки на новые). Остальные сворачивают бивуак. Голова быстро прошла. Много глиссируем по жесткому снегу в наших триконях. Останавливаемся и отдыхаем. Сильно бьётся сердце. Положили обе верёвки под полиэтилен в заброску и посередине цирка смотрели, как съезжают остальные. Подождали всех на морене, быстро пробежав под ледовыми сбросами пика Воробьёва. Ниже встретили двойку команды Эльчибекова, которая пойдет траверс навстречу от пика Коммунизма до Корженевы. У них питание разнообразнее нашего. Было 5 бычков, трёх уже съели (они уже были под пиком Ленина и на нём; под пиком Корженевской с ледника Мушкетова смотрели вариант начала траверса), один бычок пасётся на зелёной травке, ожидая своей участи. Ещё ниже на морене их девушка Рая угостила нас горячим чаем и пирожками с мясом.

          Потом – разложение на поляне Романова; лежали пластом под горячим солнцем, наетые и напитые. Кто смотрит в небо, кто дремлет, я - пишу. До базы идти ещё часов 5, но всё равно – как хорошо.

          В 15-00 на немецких ночёвках неожиданно связались по «Виталке» с Хацкевичем, который сообщил, что почти весь состав экспедиции сейчас переброшен на вертолётную площадку под западными склонами Корженевы, в получасе от нас (только ледник пересечь). Хорошо, что близко, но на поляне Сулоева спалось бы лучше. Сильная радость встречи.

          22.07.74. День отдыха. Хотел сходить на озеро, но Хац настоял, чтобы вся команда отдыхала на немецких ночёвках. Нашли лужу, глубокую с чистой довольно теплой водой. Помылись все: сначала снизу до пупа, потом – нагретой на примусе водой голову. Я верх не стал мыть, боясь простудиться, зато побрился. Постирались. Долго разглядывали нашу стену в подзорную трубу – погода ясная, ветерок, отдельные облачка висят и расплываются на стене. Говорили с Игорем. Всё время, как в молодости, радостная дрожь ожидания.

          Немного о спорах.

          Поближе к вечеру, когда настало время после отдыха возвращаться в лагерь, и когда я сидел, глядя на стену в трубу, ко мне подошёл Игорь и спросил:

          «Ну что, проскочим стену за три дня?» Решив, что он шутит, я рассмеялся.

          «Один день потратим на подход под стену, три дня на прохождение стены, и ещё один день до вершины. Всего пять дней. А на вершину вспомогатели сделают заброску: питание, горючее, всё что мы, скажем» - пояснил Игорь.

          «Заброска на вершину Корженевы – это хорошо и правильно» - ответил я, - «а вот относительно графика движения, мне кажется ты не прав. Вспомни, сколько времени мы поднимались на Ушбу?» Игорь задумался:

          «Дней десять, но ведь здесь подъём и покороче и полегче технически».

          «В целом» - согласился я - «действительно, стена не выглядит очень сложной, но вспомни, что Ушба на два километра ниже, чем место выхода с нашей стены на гребень. А порода? Здесь не будет того гранита как на Ушбе. Скала здесь хлипкие; сланец, черепица - крюка хорошего не вобьёшь. Такие встречались нам на пике Энгельса, и приятного лазания здесь ожидать нельзя. Есть на маршруте и непростые места. Посмотри на башню, слева от снежного пятна». Игорь устроился в импровизированном кресле и приник к окуляру.

          «Пятно хорошее место для ночёвки, туда мы вылезем за один день, а башню обойдём справа» - резюмировал он свои наблюдения. Я согласился с тем, что ночевать будем на снежнике и с тем, что если сильно постараться дойдём до этой ночёвки за один день от начала скальной части стены. Но обход башни невозможен из-за опасности камнепада.

          «Какова высота стены? Во сколько метров ты её оцениваешь?» - смотрит на меня Игорь. Отвечаю:

          «Метров 900».

          «Так неужели мы не сможем проходить 7-8 верёвок в день?» - снова спрашивает Игорь.

          «Не сможем».

          «Какой же график предлагаешь ты?» Этот вопрос мне давно ясен:

          «Полтора – два дня до скал, неделя на стене и полдня по гребню до вершины. Всего 9 суток. Но это - минимальное время. Такой график мы выдержим только при идеальной погоде. Здесь учтена несхоженность команды, тяжёлый снег под стеной, высота».

          В тот день мы с ним ни о чём не уговорились, но день не прошел даром. Затронут важнейший вопрос; от ответа на него зависит очень многое. Кроме того стал понятнее режим стены, её освещенность, опасности, детали маршрута, места пригодные для установки палаток.

                Лагерь у пика Корженевской.

          23.07.74. С утра туман. Вся экспедиция, порядком нагрузившись, идёт на заброску в западный цирк пика Корженевской под стену. Несём грузы для двух команд: Хацкевича (на траверс должны выйти 8 человек) и Мальцева (6 человек в высотном классе). У Валеры проще – все из «Кедра». У нас – сборная солянка. Наверняка будет ругань на маршруте.

          Хац вечером подходил ко мне с вопросом, брать ли Кузю по результатам восхождения на пик Четырёх. Мой ответ – «Да». Хотя год назад на Ужбе я сказал себе, что с Кузей на гору больше не пойду: очень любит давать «ценные» указания, в основном бессмысленные или вредные, и раздражается, если их не выполняешь. Но сейчас он очень старается, подготовлен хорошо. Утешаюсь мыслью, что если он не потянет, можно будет ему сойти и вернуться на перемычке после пика Четырёх у нашей заброски.

          Шлось плохо – побаливало сердце. Слева со стены ущелья сошёл огромный камень, рассыпался каменным душем, много пыли, сернистый запах. Часом позже в тумане рядом, непонятно с какой стороны ухнула лавина. Все замерли, ожидая, когда из тумана вынырнут глыбы льда, и ясно будет куда убегать. Всё обошлось. В цирке, далеко от склонов, поставили палатку, сложили в неё снаряжение и продукты. Затащили много, вплоть до компота и сока в стеклянных банках.

          Поругался с Кэном ( он обманул на 2 банки сока), но пришли к соглашению с Мальцевым по дележу колбасы. Спускались под дождичком. Под стеной у ледопада задержались было, но свист падающего камня подхлестнул всех, и покатились вниз. В лагере хорошо. Но печально. Завтра уходят на поляну Сулоева. Треп, юмор, песни, опасения, подводим итоги. Сыплет снежок. Мало еды. Долго не спал, слушая сопение Алмазова, и смотрел в мутное небо.

          24.07.74. Снег, снег, снег. Прощаемся. Восемь человек вспомогателей уходят на поляну Сулоева за продовольствием. Поздно вечером вчера сообщили, что завтра мы с Кэном дежурим. Проснулись в 6 часов утра. Приготовили манную кашу с «карабасиками» (так компания Коли Завгороднего называет изюм). После ухода группы залез в спальник и мучился головной болью. В 14-00 поднялся готовить обед. Приятный сюрприз: Кэн перемыл всю посуду от завтрака, а Хац и Кузя начистили много много картошки. Кэн сказал, что будет отвечать за второе, а я за первое. На третье решили сделать компот из сухофруктов. Без участия нашей поварской команды приготовили обильный и вкусный обед: 1-ое борщ; 2-ое жареный картофель со сложным гарниром; 3-ье – компот до отвала. После обеда все, как муравьи потянулись на Шхельду. Вечером чай с гитарой. На улице – то дождь, то снег. Надо менять настроение.

          25.07.74. Ночью завалило снегом, днём всё растаяло. Валялись до 10 в палатках. Хилый завтрак, возня с кино и фотоаппаратурой, хилый обед, холод, сырость. Соседи немцы ходили собирать пириты, разломали один молоток. Сказал, чтобы не сильно огорчались, мы разломали на таких поисках два молотка.

          У Волкова – флюс во всю щеку, Хац приобрёл ячмень на левый глаз, Миронов кашляет, у меня грудь болит, Маша Лапшина давно ходит в повязке, на марле гной – разнесло и не проходят губы; Никулин свою повязку снял – болячки почернели, скоро отвалятся. Книга Джека Лондона, что купил в Душанбе, идет по рукам.

          Смог бы я променять на что-нибудь горы? Иногда бывают моменты, когда готов сказать «да», хотя немного спустя скажу «нет». С горами разлучит только смерть или болезнь. (Старость? – вряд ли).

          Вечером в гости пришли 7 немцев, из ГДР. Поговорили о горах. Мальцев неплохо объясняется по-немецки. Выгнали из кухни преферансистов во главе с Фёдоровым и Хацем и сели вместе пить чай. В основном они из Дрездена и окрестностей. Один с женой, Ингрид – мастер спорта (у нас вошло в обиход словосочетание «Ингрид твою мать»); самому молодому 21 год. Побывали со своими соотечественниками, работающими в Дубне, во многих наших горах. Попробовали их шоколад (чешский) – не лучше нашего. Снег валит, и кухня ( полог от палатки ) стал протекать. Демократы ушли домой. Мы до 24 часов пели.

          26.07.74. С утра затеяли разбор восхождения на пик Четырёх. Сидим на улице, т.к. погода улучшилась: переменная облачность, иногда солнышко приятно греет после трех дней снега и дождя. На разборе сказал, что только Витя Волков не готов к маршруту на Корженеву. Волков согласился с этим. После разбора Хац сказал окончательный состав группы траверсантов, Кузя не идёт. По мнению Игоря, он не выдержит 18-ти дней пути. Поскольку и раньше и теперь я говорил «за Кузю» - совесть моя чиста. Вообще доволен, что идём всемером (Игорь – руководитель, Алмазов, Орлов, Никулин, Карабаш, я и Юра Рябов). Рябов из уральцев, но в команде Мальцева он лишний, 7-ой. В нем я уверен. Карабаша знаю плохо, он самый молодой из нас. Игорь сказал, что вполне годится, силен и вынослив, (из Обнинска). Снова говорили с Игорем о маршруте.

          К часу солнце скрылось за облаками, ветер и ветер. Подсушились к завтрашнему выходу. Вечер. Снег с дождём. В кухонном пологе – «притон». Две группы преферансистов и одна доминошников. Сквозь полог каплет вода; дым махорки взятой у узбеков (Эльчибековцев) смешивается с паром кофе и пота. Нетерпение, но странное и необычное: траверс ещё не начинался, а хочется окончания, Москвы, цивилизации.

          Немного о маршруте.

          Самый простой путь на пик Корженевской – это маршрут «академиков», 5А к/тр., пройденный альпинистами спортклуба АН СССР в 1966 году, по снежному некрутому гребню. Слева от этого пути расположена обширная западная стена, разделённая на две части широким снизу и сходящим «на нет» выше снежным кулуаром. До нашей экспедиции единственный маршрут по западной стене проложила команда «Буревестника»: сначала по кулуару, потом направо по крутым скалам с выходом на путь «академиков» и дальше пешком до вершины. Их подъём был оценён серебром на чемпионате СССР (66 год).

          У нас Мальцев планирует из кулуара уходить налево, потом почти километр подниматься по скалам и затем по очень крутому снежному гребню выйти прямо на вершину. Такой маршрут, проходящий почти по линии падения воды с вершины, называется «диретиссимой».          

          Наша команда траверсантов выбрала для подъёма самый левый край стены, примерно в километре от главного кулуара. В начале маршрута мы с Мальцевым должны видеть друг друга. Чтобы подобраться непосредственно к скалам стены нам предстоит преодолеть крутой снежный склон, высотой не менее 500 м., со скальным островком посередине. Нижняя треть скал стены не кажется сложной, но верхняя часть труднее; многое осталось неясным после наблюдения снизу. Преодолев стену, мы окажемся на северном гребне пика, где в 1953-м году шла группа первовосходителей. Гребень технически очень прост, и то, сколько времени мы потратим на прохождение этого последнего подъёма, зависит от погоды и состояния снега.

          После разбора нашего восхождения на пик Четырёх, мы снова разговаривали с Игорем о предстоящем траверсе; и он и я не изменили свою точку зрения на маршрут: он называл 5-6 суток, как максимальное время подъёма до вершины; я – 9 суток, как минимум.

          «Если рассчитывать на 9 суток, нас задавят рюкзаки» - говорил он.

          «Рюкзаки нас задавят не из-за веса продуктов, а весом снаряжения и того барахла, которое все будут набирать для своего комфорта. Лишние два килограмма продуктов и бензина, в пересчёте на каждого, не скажутся, практически, на весе рюкзаков, но могут сыграть решающую роль во время пути к вершине» -возражал я. Мы долго спорили, и в конце концов, когда я сказал, что если обеспечение будет взято из расчета пяти суток, то просто не пойду на гору, Игорь сдался.

          «Ладно» - сказал он – «согласен, если ты будешь заведовать продуктами на восхождении – ты и так начпрод экспедиции. Бери и распределяй, как хочешь. Своя ноша не тянет».

          Немного погодя мы присели с Валерой Мальцевым на камень рядом с палатками. Он был невесел, не чувствовалось предстартового напряжения.

          «Что ты такой… подкисший?» - спросил я его.

          «Самочувствие не блестящее и на гору не тянет. Жека тоже не в лучшей форме. Одна надежда на «крокодилов». А может, ты с нами пойдёшь? Смотри какой маршрут!»

          «Душой буду с вами всегда. А пойти не могу, хоть и красивый путь вам предстоит». Мы ещё долго трепались, вспоминали общие горы, говорили о домашних делах, о его недавнем приезде с молодой женой к нам в Протвино, о «Джайлыке», молодых годах. Последний наш разговор.

Начало восхождения.

          27.07.74. С утра холодно и ясно. Хац назначил выход на 12-00. Пришла от Эльчибекова Рая, угощавшая чаем и пирогами во время возвращения с пика Четырёх. Она оказалась хорошей знакомой Мальцева. Небольшой трёп.

          В 12-00, конечно, не вышли. Сидел на камне, читал Джека Лондона, всё собрано, остальные суетятся. Вышли в 14:30 после супа. Цель сегодня была дойти, не торопясь до палаток в цирке. Шлось тяжело – сердцебиение. Через час начались снежные шквалы вперемежку с солнечными интервалами. Палатку завалило, одну немного порвало. Еды нанесли вчера – завались. Но даже компот был не в радость, т.к. шли слишком быстро, переутомление.

          Спалось неплохо. Хац наметил выход на 9 часов на гору и уверяет, что до скал стены один час ходу, и потом сразу вылезем на стену. Пройдём одну треть стены и заночуем. Юморист. Дойти завтра до стены – предел моих мечтаний.

          28.07.74. Начался отсчёт. С утра сильный мороз. Ботинки, отсыревшие вчера, замерзли в рюкзаке пол головой. Разыграли две пары шекльтонов – достались мне и Володе Карабашу. Но моя пара оказалась тесной, и я надел всё-таки замерзшие ботинки, а на них сверху свои суконные чуни, предмет постоянных насмешек Кэна, но весьма полезная вещь.

          Начало тяжёлое. Очень увесистые рюкзаки. Кое у кого, в основном, за счёт личных вещей, (у Юры Рябова и Карабаша – по два здоровых полиэтиленовых пакета) у меня за счёт продуктов. Не могу оставить ничего из того, что запланировано взять. Кроме того - тяжелый снег. Хац и Карабаш ушли вперёд прокладывать тропу. В итоге после кошмарной, утомительной работы выдохлись полностью к 16-00. Снег кислый и глубокий, проваливались по пояс. Стоит увеличить темп – после сотни шагов круги перед глазами. Даже Алмазов, редкостный здоровяк, падал в снег задницей, рюкзаком и раскидывал руки, тяжело дыша.

          На скалах островка облегчения не наступило; снег не держит, камни рассыпаются, если взяться за них покрепче. Единогласно решили ставить палатки в 16-30. Ребята тянут на меня, что много взято продуктов, отсюда, дескать, и рюкзаки непомерные. Вечером стали подсчитывать. Утверждают, что 5 кг, сахара слишком много на 9 дней пути. Чушь. По 500 грамм пищи в день – это нормально.

          Хац в конце решил (оценив, наверное, сделанное за первый день) ничего не оставлять. Ночуем на скальном острове.

          29.07.74. Спали в памирке втроём: Орлов, Карабаш и я. Коля принял на ночь 2 таблетки анальгина, а с 5-20 кочегарит примуса – он назначен дежурным. Поздравили «крокодилов» с прошедшим днём ВМФ (Шумихин служил на атомной подлодке, Евсюков – на сторожевике). Мы видим их, заночевали немногим выше нас.

          Завтрак: чай, сахар, овсяное печенье, сухари, печень трески. Вышли с Хацем в 8-30, остальные сворачивают бивуак. Мороз градусов 15. Ботинки заледенели. Ноги мерзнут, несмотря на наружные чуни. Представляю, каково ребятам, у которых вчера ботинки вымокли сильнее, чем у меня.

          Сначала шёл первым, потом меня сменил Хац, забил два крюка и вылез опять на снег (островок кончился). Там я прошёл метров 200 по кошмарному снегу: глубокий, рыхлый, по пояс глубиной, угрожающий сползти пластом. К счастью, мы в тени, лавины будут при солнце.

          Свернул к скалам траверсом, так ближе. Хац испугался, что подрежу пласт, и закричал, чтобы бил ледовый крюк. Какой там крюк, когда ноги не находят жёсткой опоры. Алмазов, следуя за мной, по приказу Игоря стоял полчаса, наблюдая за склоном, и матерился. Перешли все благополучно. Вот мы и коснулись самой стены. Решили перекусить в течение часа, напиться. Пока четвёрка готовила перекус, Хац, я и Алмазов пошли и навесили 120 метров верёвки. Две сороковки по канту стены и снега, одну – вверх по скалам. Скалы несложные.

          С 14-ти пошёл снег. Решили ночевать на месте перекуса, сделали хорошие площадки. По словам Игоря, до полки, где предполагается устроить следующую ночёвку меньше 3-х верёвок. Мне кажется гораздо больше. Пока, к сожалению, оптимизм Игоря не оправдывается.

Стена.

          30.07.74. Большой день по сделанному, но какую кошмарную ночь мы провели в палатках. Всю ночь шёл снег, и с часовыми интервалами стена над нами со вздохами освобождалась от свежих снежных накоплений, спуская лавинки как раз на наши палатки, заваливая их и нас внутри. Юра Рябов вылезал откапывать дважды; Хац пытался приспособить сверху полиэтиленовую плёнку, чтобы снег скатывался по ней. К утру снегопад почти прекратился, и часа два удалось поспать.

          Вышли в 10:00 – небольшой снежок сверху. 120 метров простого склона по перилам заняли один час. Пока все собирались, Игорь за следующий час прошел ещё 40 метров на двойном репшнуре. Дальше скалы усложнялись, и Хац предложил идти первым мне. Снег усилился, метёт.

          С рюкзаком, оказалось, лезть невозможно; прошёл 6 верёвок, а рюкзак Игорь переносил челноком. Работа впереди спокойная, скалы комбинированные, со льдом и снегом, 4 крюка на верёвку. К 19-ти вышел на снежный кусок, то пятно, где с самого начала предполагали ночевать. Остальные - растянулись по верёвкам ниже. Работали до часа ночи: подтаскивали рюкзаки, выбирали верёвки, с Алмазовым долго топтали и рубили площадку для палаток в нижней части склона, рядом с краем башни. Игорь был против постановки палаток там из-за возможной бомбардировки камнями, но другого места нет. Сидячий бивуак, наверное, вывел бы нашу группу из строя надолго.

          Полнолуние позади, но луна помогла, фантастический пейзаж. Небо полностью очистилось, горы блестят, тихо, копошатся в блеске тёмные фигуры.

          Забил крюк для страховки неясно, как и во что. Утром выяснилось, что забил весьма хреново. Скорчившись в палатке, приготовили чай на всех, с наслаждением напились, уснули часа в 3 до 8:30. Сновидений не было.

          31.07.74. Второй день на стене по погоде был отличным, а по содержанию оказался отвратительным. Подтвердилось, что стена сложена из неприятной породы: серый сланец, размокший от воды, текущей струйками, отламывается от небольших усилий. Подниматься на башню пробовали по очереди. Сначала пошёл Хац, но ему в шекльтонах было трудно и его сменил Карабаш. Прошёл 5 метров и не смог дальше. Вышел вперёд я. Прошёл метров 8, забив 3 крюка. Последний хотел заколотить шлямбурный, но стоящий на страховке Хац посоветовал использовать обычный и показал как будто подходящую трещину. Я поддался на совет: забил. Используя крюк, стал выжиматься, пытаясь дотянуться до хорошей зацепки метром выше. Крюк с мелодичным звуком вылетел, и я рухнул вниз. Пролетел по скалам метров 5; следующий крюк выдержал. Ободрался, ушиб и растянул голень. Самочувствие поганое. Палатки находятся под постоянным обстрелом. Часто свистят камни, перелетая в основном через них, но один пробил высотную палатку, в которой лежал Алмазов.

          После того, как я приполз в палатку, на смену, переобувшись в ботинки, вышел Хац. Судя по продвижению верёвки, дела у него идут не блестяще.

          Самочувствие у всех неважное – сказывается вчерашний напряжённый день. Мало остается бензина, надо экономить. Начались настоящие препятствия, идём медленнее, чем рассчитывали.

          01.08.74. С 10-ти на обработку ушли Алмазов и Хац. У меня всю ночь ныла и не давала спать нога. Пришлось вставать среди ночи, бинтовать и есть болеутоляющие таблетки. Опять проскочила мысль: на кой чёрт всё это надо? После 12-ти Хац крикнул, чтобы все паковали рюкзаки для транспортировки и готовились идти вверх по перилам для вытяжки рюкзаков. Они прошли около 80 метров, первым шёл Алмазов.

          Полез первым по перилам и промежуточные крючья, от нагрузки начали по очереди вылетать. Каждый раз рывок, и больная нога, продетая в стремя, словно выворачивается наизнанку, весьма болезненно. Но добрался нормально. Собрались на полке в конце перил и наладили систему для вытяжки рюкзаков только к 18-ти. Ещё около 40 минут ушло на ликвидацию, каких то неисправностей внизу. И лишь в 18-40 всё было готово для того, чтобы начать вытягивать первый рюкзак.

          Получасом раньше я предложил не начинать работу, которую явно не завершим к наступлению темноты, не устраивать холодной ночёвки, а начать спуск к старым площадкам и нормально переночевать ночь. Хац после получасового размышления согласился (поспорили, но без повышения тона). Никулин спустился первым за 35 минут, остальные быстрее. В сумерках поставили на старом месте палатки и хорошо отдохнули. Удалось набрать воды в кастрюли из струек, текущих по стене и сэкономить бензин. И дальше так надо делать.          

          02.08.74. Перебазировались на новый бивуак, прошли башню, скорее всего самое сложное место на стене. Раньше решили подниматься по трём навешенным верёвкам с рюкзаками (правильно, конечно); не вытягивать рюкзаки потом. Первым ушёл Алмазов, я следом за ним спустя 15 минут, и с больной ногой, отстал. Хац, выйдя за мной через следующие 15 минут, догнал, и к концу перил мы пришли одновременно. Но дальше затык. Два часа ждали Мишу Никулина, который не смог одолеть гладкой вертикальной стенки и вернулся назад. Хац вынужден был спуститься вниз к сложному месту и подтягивать всех за основную верёвку. Когда поднесли сороковку, Алмазов пошёл вверх без рюкзака и навесил ещё одну верёвку – рельеф несложный после башни. Мы с Колей Орловым обеспечивали снятие перил, выбивали крючья. Хац настоял на том, чтобы меня из-за больной ноги разгрузили. Несу только личные вещи. Дальше предложили идти первым Юре Рябову, но он запоролся, полез без необходимости на какие то стены, хотя левее просматривался обход. Хац ушёл налево, а за ним и остальные по перилам. В 18-00 предложил делать площадку, но Хац прошёл ещё две верёвки. В сумерках все выбрались к нему на неплохое место и до 22-х в темноте. Возились с установкой палаток, потом ужинали, заснули в час.

          Спалось вполне уютно, т.к. лёг валетом головой внутрь (просторно и свободно). Уже два дня держится прекрасная погода. На связи слышал разговор Мальцева с Лапшиной, он жалуется:

          «Тяжело идти», она утешает:

          «Валерочка, потерпи». Обменялся с ним несколькими фразами. Сказал:

          «Не горюй» - его любимые слова, сказанные мне на пике Энгельса. Как вспомнил про Энгельса, потеплело на душе. Может быть и у него тоже?

          Когда лез сегодня по перилам, нечаянно наступил сильно на больную ногу, опора из под правой ноги ушла и я автоматически перенёс всю тяжесть на левую руку. Почувствовал при этом, как кость вышла из плечевой сумки и с чмоканьем (или хлюпаньем) вошла обратно. Сейчас рука болит сильнее, чем нога. Это хорошо – значит нога проходит.          

          03.08.74. С утра, как обычно, Хац рекомендовал (приказал как начальник) собирать всем рюкзаки и готовиться к движению. Но с самого начала получилась заминка: неясно, где проще подниматься. Снизу при наблюдении казалось, что здесь везде проходимо. После часовых поисков остановились на приемлемом варианте, но для подъёма с рюкзаками сложновато. Погода с утра начала портиться, и когда Хац ушёл обрабатывать первую верёвку, я крикнул ребятам, чтобы не снимали палатки т.к. перебазироваться, сегодня наверняка не будем. Вторую и третью верёвки навешивали мы с Алмазовым, вернее лез Алмазов, а я страховал. Работалось тяжело, еду начали экономить (провёл инвентаризацию), да и высота за 6000 м. На пике Энгельса на такой высоте мы выходили на гребень, а здесь – середина стены.

          Сравнительно тепло. Ноги почти не мёрзнут в ботинках с чунями (снега на стене немного и ботинки почти сухие). Ни у кого из ребят ноги не подморожены. Одну верёвку Алмазов навесил почти горизонтально – ушли из-под сложных скал, а третью Валерий просто вымучил. Я лезть первым пока не могу. Скалы при взгляде снизу кажутся простыми, а как доходит до дела, до лазания – весьма неприятны. Много «живых» камней, и будь погода получше, без снегопадов, были бы часты камнепады. Сейчас «живые» камни сморожены в монолит. Вернулись часам к 18-ти. Был готов югославский бульон – как обычно, пошёл весьма хорошо внутрь. А ещё лучше – кофе со спиртом в честь дня рождения Игоря. Спели ему хором крокодилью песню «Прилетит к нам волшебник в голубом вертолёте…».          

          04.08.74. День перебазировки лагеря всегда более напряжён, чем день обработки, но этот выдался особенным: долгим, нервным, мучительным.

          Алмазов с рюкзаком быстро пролез по навешенным перилам сорокаметровую стенку; за ним я – с полным грузом и свободной сороковкой. Дальше должен был идти Никулин, но не смог, и в этом месте решили вытягивать рюкзаки. Хац с 40 метрами репшнура тоже пролез за нами и остался помогать вытягивать рюкзаки. Мы с Валерием ушли к концу перил, обработали следующие 40 метров и стали ждать Хаца, который появился со своим репшнуром через час. Сказав, что сейчас снизу поднесут ещё верёвку, он на двойном репшнуре обработал очередные 20 метров, спустился к нам двоим и обрадовал, заявив, что пятнадцатью метрами выше есть хорошая полка для ночёвки. Втроём стали спокойно кушать сабзу, поджидая пока снизу поднесут верёвку.

          Всё время шёл снежок, и на нас время от времени сыпались пылевые снежные лавинки. Оказалось при внимательном рассмотрении, что стоим мы на полке в горловине внутреннего угла, естественном локальном лавинно сборнике. Часа через два, к 17-ти Миша Никулин принёс, наконец, сороковку волоча её за собой, причём его чуть не сдёрнули. И он повис на схватывающем узле.

          Подхватив эту верёвку, Хац полез вверх. Минут через 20 двинулся я, страхуя Игоря. Никулин и Алмазов остались ждать моего сообщения, что Хацкевич вылез на хорошую полку и готов принимать остальных. Но прошёл час, сумерки, сыплет снег, лавинки одна за другой сходят через меня, иногда задевая камушками и ледышками по плечам и ногам. Игорь ушёл на все 40 метров и просит (еле слышно) надвязать верёвку – ему надо пройти ещё 10 метров. Снизу кричат едва слышно (из-за свиста ветра), что сорвался Юра Рябов и не может идти. Наконец доносится крик Хаца, ушедшего вверх на 50 метров, что верёвка закреплена и по ней можно подниматься. Спешу, срывая дыхание, следом торопится Алмазов. Цель – скорее бросить рюкзаки и спуститься тянуть Рябова. Кричу Игорю о случившемся, и он начинает спускаться по той верёвке, которую только что навесил.

          Площадки, о которой он говорил, нет. Нет и намёка на снежный склон, в котором можно было бы сделать эту площадку. Снизу Игорь кричит, что с Рябовым нет ничего серьёзного и за ним спускаться не нужно. Пытаемся сделать площадку, но снег сухой и вылепить, как это мы делали раньше, ничего не удается. Нельзя сейчас и расширить плацдарм за счёт вмёрзших в лёд камней, т.к. сброшенные камни пройдут через внутренний угол, по которому поднимаются ребята.

          Темно, топчемся с Алмазовым на месте, скребём ледорубами лёд, пытаемся увеличить площадь. В лучшем случае удастся подвесить памирку, так что половина днища будет висеть над стеной. Проблема закрепить конёк палатки. В темноте не видно подходящих трещин; загоняем ледоруб в расщелину между смёрзшихся камней и растягиваем палатку за этот ледоруб и за страховочный крюк, который забил Хац. Ветер бросает то вверх, то вниз груды снега.

          В подвешенную палатку забиваются подошедшие Карабаш, Никулин, Орлов, потом я и Валерий Алмазов. Впятером можно сидеть скорчившись. На коленях грею воду на примусе. К 23-м приползли Хац и Рябов. Юра в панике – не чувствует ног. Ему ещё хватает места в палатке. Игорю никакими силами не удаётся втиснуться в палатку и он остаётся сидеть на рюкзаке снаружи. Соорудив над собой нечто вроде навеса из полиэтиленовой плёнки. Ноги сунул нам на колени. Алмазов постепенно сполз в ноги и улёгся у всех на ступнях, одним боком нависая над бездной.

          Страховочной верёвки, продетой сквозь палатку у нас нет. У каждого – индивидуальная страховка, путаница из концов репшнура, дёргаем друг друга. Никто не решается снять ботинки из боязни потерять их (кроме Рябова – ему растирают ноги). Мешанина из голов, ног, тел; только горящий примус возвышается незыблемо у меня на коленях. К первому часу ночи выпиваем две кастрюльки чая с консервами и сухарями и потом погружаемся в тяжёлое забытьё на несколько минут, прерываемое попытками повернуться, устроиться получше, пошевелить ногой, охами, стонами и кряхтеньем, короткими разговорами.         

          05.08.74. Сумрачный рассвет. Лавинки с шелестом перескакивают через нас. Сна было весьма мало. Пальцы на ногах потеряли чувствительность. Шевелю минут 15 в расстёгнутых ботинках пальцами, двигаю ступнёй, пытаюсь постукивать ногами и, наконец, ощущаю тепло. Постепенно раскачиваемся, кочегарю примус, к 10-ти напились чаю. Хац посылает вниз снимать оставленные верёвки Никулина, Карабаша и Орлова. Через час снизу доносятся звуки, говорящие о том, что ребята возвращаются. Мы с Алмазовым вылезаем наружу, должны идти вверх на обработку: дикий холод, мороз, ветер, режущий лицо снег. Игорь намеревается снимать бивуак, я резко возражаю: надо дать отогреться ребятам снизу и, кроме того, больше трех верёвок нам сегодня не обработать. Нет смысла переносить палатку, надо расширять площадку и ставить вторую, высотную палатку, растягивать нормально памирку.

          Подумав, Хац соглашается. Ребята снизу, совершенно замёрзшие, вползают на четвереньках в палатку и начинают оттирать ноги. Верёвки снизу они принесли не до конца; спутанные и заклиненные в расщелинах петли остались наполовину внизу. Алмазов уходит вниз, я готовлюсь лезть вверх на обработку, навешиваю на себя примерзающие к пальцам леденящие карабины и крючья. Хватит мне филонить. И нога, и рука побаливают, но терпимо.

          Валерий приходит, и я лезу с верёвкой вверх. Неприятна расчистка скал от снега, чтобы видеть микрорельеф. То, что счищаешь рукавицами с камня, летит в лицо, слепит очки, а пуховые рукавицы снять нельзя даже на минуту – немеют пальцы. Лезу очень медленно, очки пришлось снять, вокруг белая круговерть. У скал можно работать и без очков не опасаясь повредить глаза. Чувствую, как постепенно, начиная с ног, замерзаю. При попытке увеличить темп, ощущаю себя на грани срыва.

          Алмазов снизу даёт ценные указания, куда и как лезть. Указания хорошие, но ничего общего с реальностью не имеют. Злится, когда я делаю не то, что он говорит, но скоро я перестаю его слышать и видеть. Страхует он хорошо, мягко выдавая верёвку.

          40 метров прохожу за 2-3 часа и пока принимаю Алмазова, прыгаю, шевелю всеми мышцами, пытаясь согреться. После его прихода снова лезу вверх. Около получаса не могу преодолеть двухметровую, чуть нависающую стенку. Некуда бить крюк, а последний крюк пятью метрами ниже. Рискую, срываюсь и повисаю на одной руке (хорошо, что на правой). Нашёл, наконец, трещину не забитую льдом и заколотил туда более или менее надёжный крюк. Вылез. Дышу как рыба на воздухе (всё-таки высота 6600). Чтобы не застудить лёгкие, прикрываю рот языком.

          Ещё 40 метров позади. Последнюю, третью верёвку навесил не полностью – не хватило сил. Остаток верёвки смотал и повесил на верхний крюк (метров 15 осталось). Кричу Алмазову, чтобы он уходил к палаткам, а потом скольжу по верёвке сам. Времени – шестой час.

          Внизу, тем временем хорошо поставили обе палатки. Залезаю в жёлтую высотную. Мы взяли её без подпалатника, и сейчас жёлтый свет внутри создаёт иллюзию яркого солнечного освещения снаружи. От этого самопроизвольно улучшается настроение.

          Потом – чай, суп, сублимированный творог, вобла – всего понемногу (продуктов остаётся мало), и настроение совсем прекрасное. Лежим, треплемся.

          После бессонной ночи хорошо спится пуховые спальники сухие, тепло. Все жаждут и надеются на хорошую погоду. Вспомнил свою старую примету: если напевать песню «Пират забудь о стороне родной…» погода улучшится. Решил завтра не петь ничего другого.          

          06.08.74. Несмотря на все старания выйти пораньше (хотя бы часов в 9), мороз и ветер задерживают в палатках; большого рвения никто не проявляет, хотя Хац с вечера назначил людей первыми подниматься по перилам.

          В 10-30 вышли Никулин и Карабаш с заданием доработать оставшуюся верёвку и начать навешивать следующую. Затем через полчаса начинаем не торопясь подъем Хац и я. Погода как и вчера мразь, проносятся клочья облаков, и сверху и снизу летит снег.

          У конца перильной верёвки отдыхаю и разглядываю, что делают вышедшие раньше: Миша Никулин поднялся на 10-15 метров и закрепил оставшуюся вчера часть верёвки, а теперь начал спускаться. Вот он обернулся и его вид поразил меня: всё лицо в сосульках, жёлтых от соплей и слюны, незакрытые сосульками части лица – совершенно белые. На мгновение я перестал смотреть на него, послышался странный слабый звук, словно кто-то пискнул и он сорвался. Верёвка, которую навесил Миша, шла не вертикально вниз, а наклонно. На замёрзшей верёвке схватывающий узел сработал не сразу и Никулин пролетел метра три пока не завис. Затем перила натянулись, спружинили и подбросили его раза два вверх. Он остановился в метре выше крюка, забитого мною вчера, пришёл в себя и закорчился от боли. Игорь притянул его к себе на полочку, поставил на ноги и велел как можно энергичнее стучать ногой, чтобы не подморозить. Перелома нет, ушиб и растяжение левой ноги, как было у меня при срыве шесть дней назад (надо же, прошло уже шесть дней!).

          Вверх полез Игорь, закрепил очередную верёвку и пропустил вперёд меня. Скалы становятся проще, моё непрерывное исполнение песни про пирата и про то, как над «пенным гребнем вспыхивает солнце» вроде бы действует, небо светлеет. Небо посветлело оттого, что стена кончалась. В 17-10 я вылез на северный гребень пика Корженевской. Сильнейший ветер. Чтобы отдышаться спокойно пришлось опуститься на четвереньки и спрятать лицо. Подошёл к обрыву и крикнул Игорю, что через пять минут закреплю верёвку, пусть все поднимаются. Забил в снег ледоруб, набросил верёвку и стал ждать. Несутся клубы снежной пыли, видимость со всех сторон ограничена то ли снегом гребня, то ли снегом в воздухе. Часа через два поднимаются ко мне все остальные. Рюкзак Никулина за второй заход поднял Юра Рябов.

          Он осмотрелся вокруг и сообщил, что место куда мы вылезли – это небольшая снежная мульда, борта которой смягчают ветер. Поскольку у нас есть лавинная лопата и пила, можно вырыть пещеру. Но рыть не стали, уже поздно, решили ставить палатки. Коля Орлов попытался поставить стенку из снежных брусков – не получилось, валит ветер. Я поднялся на бруствер мульды: в сторону вершины на юг различим провал в гребне, глубиной метров 100-150. На север снежный склон полого уходит вниз. В мульде поставили палатки, согрели тёплой воды (бензин кончается, заварка кончилась), попили без сахара (кончился) с консервами без сухарей (кончились).

          В середине ночи ветер завалил заднюю часть нашей палатки. Мы поставили стойку и подтянули растяжки, но через мгновение палатка снова оказалась заваленной. Из-за боязни, что ветер порвёт палатку, решили вообще не поднимать её. Ещё есть один довод, чтобы не поднимать: в скатах имеется много зашитых нитками дыр от камней, падавших со стены. Если палатка не натянута, то снег хуже пробивается сквозь дырочки внутрь. Снег постепенно заваливает нас, но около головы каждый поддерживает свободную зону для дыхания. Дышим и спим сравнительно неплохо. Слышно как ветер набирает силу, воет от тонких до басовых нот и вырвавшись на простор, как проносящийся поезд сотрясает палатку, приподнимая нас. Орлов спрашивает, что будем делать, если ветер порвёт палатку. Ясно что: переберёмся в высотную, где сейчас лежат Хац, Алмазов, Рябов и Никулин. Если расправится стихия и с этой палаткой, будем рыть пещеру.

          Долго лежал размышляя о ситуации, вспоминая и анализируя детали прохождения стены, наши ошибки.          

          Немного об ошибках.

          Моя персональная ошибка состояла в том, что я не обсуждал с Игорем тактических вариантов прохождения стены, понадеявшись на капитана Хацкевича и его заместителя Мишу Никулина. Отбором снаряжения занимались они, я не вмешивался, полагая, что и так слишком обостряю отношения со своими предложениями о количестве продуктов и бензина. Нам постоянно не хватало двух сороковок, будь то для обработки стены или для вытягивания рюкзаков. Отсюда последовали досадные перерывы, когда передовая двойка была вынуждена просто ждать ничего не делая. Конечно лишний вес верёвок ещё сильнее замедлил бы подход к стене по снег, но сколько времени мы выиграли бы за те 8 дней, когда поднимались по стене. После выхода на гребень, можно было использовать в дальнейшем траверсе только необходимые верёвки, оставив всё лишнее.

          Вторая, очевидная, ошибка касается состава команды. Мало того, что у нас не было схоженности даже среди некоторых партнёров по связке (тренировочный подъём некоторых ребят на пик Парашютистов нельзя принимать во внимание). Не было и ясного представления на что способен каждый из участников восхождения, что он может дать и где лучше его использовать.

          К середине стены только стало понятно кто способен идти первым в условиях непогоды, кто быстрее поднимается по перилам, кто более умело занимается бивуачными делами. Прояснилось для меня и состояние, физическое и моральное, всей нашей команды. Миша Никулин не был готов встретить комплекс трудностей маршрута; он оказался заметно слабее, чем был год назад на Ужбе. Почему Игорь послал его обрабатывать путь на самом верху стены? Совсем не оправдал ожиданий Хаца - Володя Карабаш. Он не рвался вверх, не просил поручить ему какое-то дело, а просто без видимой охоты исполнял порученное. По утрам он долго перебирал свои носки, свитера, набрюшники и наушники в мешках, что-то снимая с себя, что-то надевая и совсем не торопясь наружу. Моя главная претензия к себе: как я мог допустить срыв и уйти на 5 дней в тыл.

          Серьёзной ошибкой было и отсутствие точных планов и прогнозов на предстоящий день, желание Игоря без обработки хотя бы нескольких верёвок и перспектив на ночлег, снимать бивуак с насиженного и обжитого места. Конечно, три верёвки для обработки – это очень мало, но всё-таки лучше, чем ничего. Мы недооценили сложность стены и слишком надеялись на хорошую погоду, а в этом году она не была «обычной» памирской погодой с безоблачным небом.

          Без всякого сомнения, команда уральцев одолела бы эту стену за 6 дней. Вспомнив о них в ту ночь, я понял что нашей команде не пройти траверса до пика Коммунизма в полном составе и что, может быть кому-то из наших ребят надо будет спуститься вместе с командой Мальцева, если обе группы встретятся в районе вершины.          

Гребень.         

          07.08.74. К утру нас здорово завалило, но палатку, не вылезая из неё, отряхнули (снег – сухой, как пыль) и натянули после часовой борьбы (отличился Орлов). Растопили на остатках бензина снега, получили и выпили кастрюльку холодной воды. Еды у нас – две банки шпрот и банка ряпушки в томате (у меня, правда утаена манная крупа, с полкило; может и ещё кто-нибудь имеет аналогичные н. з.). На вершине лежит и ждёт нас заброска: 3 кг. еды, 2 литра бензина и 4 пары шекльтонов, на всех кто не обут в высотную обувь. Сейчас наша основная задача добраться до неё.

          В 12-00 из памирки вылез я, из высотной Хац и Алмазов, все полностью собранные, закутанные и застёгнутые на все пуговицы, готовые прокладывать путь к вершине. Снаружи – невообразимая круговерть, воздух наполнен ветром, снегом, облаками, невозможно отличить землю от неба, видимость метров пять, дышать стоя навстречу ветру невозможно. Ветер валит с ног, стоять можно лишь в отдельные моменты, передвигаться – только на четвереньках.

          Коротко посовещавшись решаем, что шансов на успех нет и лезем обратно в палатки. Вечером пытаемся согреть воды на спирте (во фляжке осталось ещё грамм 200 у Хаца), но, сюрприз, в считавшемся совершенно пустым примусе обнаружили 100 грамм бензина. Натопили около двух литров воды, выпили холодной, пожевали сухой манки и завалились спать. Ветер ревёт и рвёт нашу палатку, но странно, сожаления и мыслей «зачем?» нет. Думаю о конкретных делах: как избежать обморожения в моих триконях, как дела у Мальцева, выдержат ли наши ребята.

          08.08.74. Внутри палаток наши впечатления о погоде те же, что и вчера. Изменений не ощущаем. Так же порывами гудит ветер, бьёт в палатку снегом и льдинками. Острые льдинки оставляют в перкале маленькие дырочки. Спальники в ногах засыпаны сантиметровым слоем снега. Теперь завалило и присыпало высотную палатку. Они взывают о помощи. Смеюсь в ответ: вчера я тщетно взывал к ним, а смеялись они. Даю совет проделать тот же трюк, что вчера сделал Орлов: ногами упереться в потолок и приподнять ткань (силы рук не хватает для того, чтобы поднять конёк достаточно), а второму в палатке поставить палку. Они успешно справляются с этим.

          В 11 выползаю из палатки (истощилось терпение помочиться и надо посмотреть что на улице). Сквозь слой несущегося с завихрениями снега проглядывает ясное голубое небо. Сильный холод, ноги в ботинках моментально замерзают. Сообщаю о погоде Хацу и лезу в палатку собираться. Из второй палатки обещают вылезти через полчаса. Я растираю ноги, разминаю ботинки, пытаюсь дыханием и руками согреть их, прежде, чем обуться. Через полчаса Хац и Никулин уходят на юг, и исчезают за бруствером мульды. Наша тройка в это время сворачивает памирку, в рукавицах получается трудно и медленно, (а рукавиц на нас по 2-3 пары: шерстяные тонкие, пуховые и брезентовые и всё-таки холод из-за ветра добирается до пальцев). Справляемся наконец, и я выглядываю из мульды.

          Внизу в провале вижу Игоря и Мишу, но не понимаю куда они идут: то ли вниз в провал, то ли обратно вверх к нам, лица обращены к нам. Связываемся тройкой и переваливаем через барьер. Склон оказался круче, чем я ожидал и мы хаотично скатываемся, то запутываясь в верёвке, то освобождаясь от неё. В круговерти ветра и снега дышать почти невозможно: снег и ветер наполняют лёгкие, разрывая их. Смотрим с Колей друг на друга и обмениваемся мнениями: иногда кажется, что теряем сознание. Начинаем двигаться спиной вперёд, как передовая двойка и вскоре догоняем их. Миша совсем плох и почти не может двигаться. На дне провала, много ниже места нашего бивуака, ветер хотя и сильный но слабее, чем наверху. Хац боится, что Никулин отморозит больную ушибленную ногу; он сел на снег и говорит, что не может идти. Ноги мёрзнут у всех в ботинках.

          Орлов предлагает рыть пещеру, все соглашаются с ним. Хотя практически ничего не прошли, только спустились на 100 метров по высоте. Далеко и высоко в клубах снежной пыли просматривается вершина пика (и не ясно, вершина ли это). По высоте – до вершины, кажется метров 400, а по расстоянию – километра полтора. Для временного убежища бросаем на снег памирку и втроём (Миша, Орлов и я) забираемся внутрь. Оттираем с Колей ноги: Никулин сидит, опустив голову и руки. Потом вдвоём выползаем наружу и Коля уходит заниматься пещерой.

          Хац спрашивает, кто пойдёт за заброской, в ответ – молчание, а потом я поднимаю руку и смотрю на Алмазова, ожидая, что он, мой старый партнёр по связке и товарищ и на этот раз составит мне компанию в рискованном мероприятии ( боюсь за свои ноги обутые в стандартные альпинистские ботинки с триконями, опять ноги замерзают). Но Валерий отводит взгляд и говорит, что чувствует себя неважно, слаб, не пойдёт. То же самое повторяет самый молодой из нас, Карабаш ему 27 лет (а ведь он обут в шекльтоны). Сзади, как-то смущённо раздаётся голос Юры Рябова ( ему сорок лет):

          «Ну давайте, я пойду. Я не устал».

          Успех нашего марша зависит от состояния снега на гребне: если снег неглубокий, то можем засветло вернуться, чем глубже снег - тем меньше шансов на удачу. Но другого выхода нет, кроме как идти за бензином и едой наверх. Без воды и пищи в такую непогоду здесь совсем невесело. Берём с собой рацию для связи с базовым лагерем, а Хац протягивает полиэтиленовую фляжку, где видно чуть-чуть черносмородинового варенья (видно н.з. сохранённый Игорем).

          Уходим к вершине. Идётся страшно трудно, мучит жажда, от голода поташнивает. За первый час не смогли подняться даже над местом нашей ночёвки, откуда недавно спустились. С седловины вышли в 14:30 связи в 14:50 не получилось. Снег то жёсткий, не держащий триконей, так что приходится рантом бить ступеньку, то выше колен. Часа через полтора после выхода свалились, обессиленные, в снег и пожевали по несколько ягодок варенья. Как ни странно, сил после этого прибавилось, и мы потопали дальше. Попали на непредвиденный горизонтальный участок, покрытый пушистым снегом по пояс глубиной. Стало ещё труднее, выбиваемся из сил не только из-за снега, но и из-за снежной круговерти. Дышать могу только закрыв рот шарфом, продыхая через шарф (неоценимый подарок Коли Орлова). Рябов, идущий сейчас первым, проваливается в трещину, и после того как выбирается, мы связываемся двойным репшнуром.

          Оцениваем пройденную часть пути, я соображаю, что до темноты мы не успеем добраться до вершины. Поэтому выхожу вперёд и увеличиваю темп, одновременно преследуя цель активной работой, усилением циркуляции крови, согреться и согреть ноги. На Ужбе в прошлом году это удалось. А сейчас, несмотря на остановки и размахивание ногами, на постоянное шевеление пальцами ног, передних частей ступней совершенно не ощущаю. Вместо притока тепла к ногам добиваюсь только того, что оба падаем на снег и долго приходим в себя. Несколько ягод варенья со снегом подбадривают не хуже допинга. В 19:20 подходим к тому месту, которое считали вершиной, но оказывается, что это только перегиб в склоне.

          На 19:30 назначена радиосвязь. Я на ходу включаю рацию и сразу слышу слова Кузи, начспаса экспедиции. Тон слов тревожен и взволнован:

          «Начинаете спуск по кулуару? Хорошо, давайте быстрее и осторожнее».

          Отвечает ему, как будто, Жека Зубов, но что именно он говорит я не могу понять, из рации доносятся хрипы и шипение. Опять Кузя даёт им какие-то советы. На мои попытки врезаться в разговор он не реагирует. Похоже, что наша рация работает только на приём. Из того, что удалось услышать понятно только, что кто-то сорвался в группе Мальцева и сейчас все они спускаются, уйдя с пути подъёма в кулуар западной стены.

          Солнце уже касается неровной линии горизонта, и спрятав рацию за пазуху, я изо всех сил рвусь к вершине. Напоминаю себе о шекльтонах на вершине: я смогу переобуться в них и согреть ноги (с тем, что на ногах кое-что придётся потерять, я уже смирился как с неизбежным). По мере выполаживания склона меняется характер ветра: из резкого и порывистого, ветер превращается в ровный, мощный и особенно ледяной. Чтобы не обморозить лицо, верчу головой, затянутой в капюшоны пуховки и штормовки, подставляя ветру то одну щёку, то другую. Про себя почти молюсь: - «Хоть бы сейчас, до темноты, была вершина». Ещё через 10 минут подъёма мы с Юрой стоим, наклоняясь вперёд навстречу ветру, на ровной снежной площадке, истоптанной следами тех, кто поднимался сюда раньше, другими маршрутами. Это вершина.

          Бежим к скальным выходам десятью метрами ниже, где должна быть спрятана заброска. Находим сразу и первое, что делаем – это переобуваемся. Чтобы согреть изнутри меховые сапоги вливаю в каждый из них немного бензина и поджигаю. Но бензин вместо того чтобы вспыхнуть, как обычно, гаснет чуть-чуть почадив. Внутри как был, так и остался ледяной холод и после переобувания ногам ничуть не теплей.

          Забираем с собой бензин, мешок с продуктами, запасную пару шекльтонов, записку из тура. Приходится стоять и ждать – Юра долго возится переобуванием. Такое ощущение, будто ветер проходит насквозь, выдувая жизнь. Устремляюсь почти бегом вверх к вершине, а потом вниз по нашему пути, чтобы успеть пройти как можно больше пока видно куда идти. У меня в руках мешочек с продуктами, у него на шее висят связанные шекльтоны, набитые полиэтиленовыми банками с бензином.

          Сумерки быстро превращаются в темноту. Идём по следам, там где они видны на глубоком снегу, и несмотря на это, проваливаемся поочерёдно в трещины, незамеченные на пути вверх. Быстро выбираемся и торопимся к спасительной пещере.

          Фонарика у нас с собой нет и там, где мы идём по жёсткому фирну, сбиваемся со следов, падаем, снова находим дорогу и снова теряем её. Но сейчас особого беспокойства я не испытываю: ветер утих, внизу на перемычке нас ждёт пещера, где мы отогреемся, вот только почему-то никто не подаёт сигналов. И это непонятно: обычно в таких ситуациях кто-то моргает фонариком (спичками) или кричит, указывая куда идти. Добрались до нашей перемычки. Ветер совершенно стих. В широкой лощине перемычки нас встречает спокойствие и тишина; темно, только звёзды мерцают, никакого движения. Кричим, но никакого ответа не слышим. Медленно идём в один край лощины, постоянно крича, но не замечаем каких-либо признаков человеческой деятельности. Юра уверяет, что надо идти ещё дальше, но там начинается обрыв полутора километрового склона (западная стена, по которой мы поднимались) и мне приходится почти силой заворачивать его обратно. Идём в другую сторону поочерёдно крича:

          «Игорь, Валера, ребята!» - никакой ответной реакции. Я забыл про ноги, холод и был поглощён только одним: найти пещеру и всласть выругаться. К этому моменту, а мы бродили уже минут 15 я был порядком возбуждён, зол и про себя произносил самые «изысканные» ругательства в адрес всех обитателей пещеры.

          Сменив тактику поисков, я пригнувшись низко, внимательно изучаю снег, пытаясь найти хоть какие-то следы, оставленные при рытье пещеры. Зигзагами двигаюсь по дну лощины от одного склона к другому, уходя всё дальше от обрыва стены. Юра ходит рядом. Наконец, через полчаса, натыкаюсь на пятно мочи – это хороший ориентир, площадь поисков сужается, ещё через пару минут вижу ещё более тёмное пятно: дверь пещеры, завешенная палаткой. Ковыляем к ней. Чтобы выпустить из себя пар злости, пропускаю к двери Юру. Он открывает дверь и начинает что-то говорить. Злость душит меня, я отвожу душу матерщиной, ругаясь в пространство. Нет никакого удовлетворения, что мы пришли с бензином и пищей. Обида. Но что я услышал через некоторое время!!

          Протискиваемся по очереди внутрь, там очень тесно. Игорь смущён и не реагирует на мои упрёки по поводу такой встречи (вернее отсутствия встречи). Остальные ребята совершенно безучастны, вялы, такое впечатление создаётся, что сознание у всех заторможено. Кое-как скорчиваемся, обстановка напоминает наш сидячий ночлег в памирке на стене. Та же мешанина из конечностей, тел и голов. Спрашиваю:

          «Что же сделали такую маленькую пещерку? Как будто времени было достаточно». Отвечает Орлов:

          «Устали и работали медленно». От дальней стенки доносится голос Никулина:

          «А мы на вас не рассчитывали». Я недоумённо молчу, ожидая пояснений, не понял что имеет ввиду Миша. То ли то, что мы будем иметь холодную ночёвку с Юрой, то ли то, что свалимся в темноте со стены.

          Объясняет Хац:

          «Полвосьмого Карабаш выглядывал посмотреть на вас и сказал, что вы идёте вверх. После этого я не думал, что вы вернётесь. Там на вершине сегодня должна быть группа из «Мехната». Вы могли уйти с ней по пути 5А вниз».

          Я поражён. Сама мысль о том, что я способен предать друзей, бросить их, невыносима для меня. Слова «вы могли уйти…» произнёс Игорь, но очевидно к такому заключению пришла вся группа, если никто не добавил к сказанному Игорем, не возразил, не встретил нас. Или все так устали и морально раздавлены, что в голову лезет подобная ахинея? Алмазов же знает меня в горах 13 лет, почти столько же знает Орлов. Как могли они допустить малейшую вероятность нашего ухода. Не придя ни к какому заключению я механически передаю в глубину пещеры бензин и продукты.

          Почему-то вспомнилась дикая первобытная красота вида с вершины, солнце наполовину ушедшее за горы и небо, золотистое рядом с солнцем, фиолетовое, почти чёрное над нами и тёмно-синее на западе. И пронизывающий ровный ледяной ветер. Такой же ледяной показалась мне на миг атмосфера в пещере. Так же внезапно я осознал, что не хочу продолжения траверса в этой группе, хочу спуска вниз, встречи с Мальцевым, с Жекой. Вспомнил о них и пронзила тревога: что случилось в их команде, кто сорвался, травма или что похуже?

          Алмазов начал заправлять примуса. Мы с Юрой стаскиваем шекльтоны, ноги ледяные, обе стопы – бесчувственные. Игорь предлагает спрятать ноги у него в подмышках. Сую в тепло, не могу устоять: пяткам – хорошо, пальцам – всё равно. Одну ногу он вскоре вынул и начал растирать шерстяной варежкой. Трёт долго по очереди, то одну, то другую ногу, пока готовится одна и вторая кастрюли горячей воды, разогреваются в миске две банки тушёнки. На время еды это занятие прекращается, потом Игорь продолжает растирать. Я занимаюсь тем же с Юрой Рябовым, только одну его ногу прячу под пуховкой, а не на теле. Игорь ставит мне на большой палец на ноге кружку с кипятком и долго держит там: сначала не чувствую ничего, минуту спустя ощущаю острую боль. Оба мы довольны: пальцы, значит, будут целы. То же самое и у Юры. Коротко говорю о радиосвязи и предлагаю завтра спуститься по пути «академиков». Игорь недовольно хмыкает. Затихаем во втором часу и дремлем до восьми в скрюченных позах.

          09.08.74. Апатия. Свет пробивается сквозь щели у двери, завешенной палаткой. Охи и стоны Миши Никулина, чтобы пощадили его больную ногу. Небольшие препирания сзади по вопросу: кто будет держать примус, чтобы вскипятить воду. Долгая раскачка, долгое обувание, долгая возня. Разыграли принесённую нами пару шекльтонов, досталась Коле Орлову. В 11:30 выползли из пещеры: Коля, потом я.

          Густое небо, припекает яркое солнце, абсолютный штиль. Мы как в фокусе рефлектора в этой котловине. Чтобы не упасть от простора и вольного воздуха сажусь рядом с Колей на снег. Стягиваем палатку с входа в пещеру и раскладываем на жёсткий наст для просушки. Начинаем собирать рюкзаки. Выбирается Миша и, как и мы опускается на снег. Только в первом часу пошли тройкой к вершине: я, Никулин, Орлов. Следы вчерашние почти не заметны. Идём с рюкзаками, но темп подъёма не медленнее, чем вчера, когда мы шли налегке: отъелись и главное напились. Через час начинает подъём ещё одна двойка Алмазов, Карабаш, ещё через час – Хац и Рябов. Игорь мотивировал такую расстановку заботой о нас, у кого болят ноги: «Идите не торопясь, а мы вас догоним». Получилось же, что мы с Колей поочерёдно топчем ступени и все связки идут равным темпом. Перед вершиной нашу тройку догнал Алмазов.

          В 17:30 вчетвером вышли на вершину. Ветер, хотя и сильный, но много слабее, чем был вчера. Совещаемся и решаем, что делать: для ночлега с этой стороны горы ветер сделает много неудобств и неизвестно, когда подтянутся остальные. Чтобы не разойтись друг с другом, предлагаю вернуться через вершину обратно навстречу оставшимся и заночевать в удобной мульде чуть ниже вершины. Так и делаем.

          В 19:00 на высоте 7100 метров залезаем в палатки. Внутри сравнительно тепло, снаружи – тихо. Жаль, что спальные мешки отсырели за прошлую ночь. Обнаруживаем, с грустью, что еды у нас осталось опять мало: одна банка тушёнки, одна банка шпрот, одна банка ряпушки и манка. Сон хороший и крепкий, хотя ноги здорово болят.         

          Немного размышлений.         

          Монотонная механическая работа вызывает у меня желание размышлять. Поднимаясь по ступеням за Орловым, глядя вниз в снег, я размышлял о прошедшем дне, о том, как кризисная ситуация высвечивает людей, выявляя черты характера, о которых сами люди, может быть и не подозревали до сих пор. Чтобы лучше разобраться в минувшем, я попытался дважды поставить себя на место каждого, сначала в момент принятия решения о броске на вершину за снаряжением и бензином, потом после нашего возвращения в пещеру.

          Необходимость выхода за заброской, после того как Игорь согласился с предложением рыть пещеру в провале, ни у кого не вызывала сомнений. На высоте 7000 метров двое суток без питья страшны сами по себе, не говоря уже о том, что никакой уверенности в улучшении погоды не было. Никаких сомнений не вызывал также и риск выхода: с уходящей двойкой могло случиться всё, что угодно, от обморожений до гибели. Правильным был наш перенос бивуака: дальнейшее пребывание в палатках и бездействие сильнее ослабили бы группу, чем спуск в провал и рытьё пещеры. Итак, кто же мог пойти к вершине за заброской? Сразу отпадает Миша Никулин, и не столько из-за больной ноги, сейчас он идёт довольно бодро, а потому, что плохо подготовлен физически. Коля Орлов был необходим на перемычке как лучший специалист по рытью пещер, его излюбленному занятию со времён школы инструкторов. Володя Карабаш? С ним тоже всё понятно. Парень он, конечно здоровый. Но пошёл в первый раз на высотное восхождение и попал в переделку. Тут немудрено и сдрейфить. Дай бог, чтобы урок пошёл ему впрок. Хорошим был бы партнёром Игорь, с ним, пожалуй, вернулись бы быстрее. Как он прокладывал тропу в первый день восхождения на пару с Карабашом! Почему он не сказал прямо: кто пойдёт со мной за заброской? Может быть потому, что не хотел, как руководитель, уходить от основной части группы? Вряд ли, ведь внизу, в провале никакого руководства не требовалось. Не хотел рисковать своими ногами? Нет, трусость несовместима с Игорем. Скорее всего он не хотел оставлять без надзора своего друга, Мишу Никулина. Да, наверное так и есть: Хацкевича остановила забота о друге.

          Ну а Валерий Алмазов? Физически он в группе сильнее любого, обладает колоссальным опытом, в горах почти 20 лет. Впервые мы с ним встретились в 61-м, в 62-м с честью выдержали непростое испытание на Кавказе, больше сотни дней провели в одной палатке, совершили десятки совместных восхождений. Почему же он сказал, что слаб и не пойдёт на вершину? Насчёт слабости – это, конечно враньё. И здоров он как бугай. Единственное объяснение – он испугался. Не захотел рисковать. Может вспомнил наше небольшое приключение 12 лет назад ?

          Тогда четвёрка разрядников поднималась на вершину Адыр-су-баши, по длинному пологому гребню с перевала Грановского. Один из четвёрки ухитрился упустить вниз на ледник свой рюкзак, содержащий помимо личных вещей, газовую плитку и баллончики к ней, сигнальные ракеты, продукты. Спускаться и искать рюкзак на одном из ледников Чегемского ущелья пришлось нам с Алмазовым, поскольку партнёром упустившего рюкзак, была девушка. Мы нашли рюкзак (правда без газа и ракет, которые оторвались вместе с карманами), поднялись обратно на гребень и далее два дня шли по маршруту без горячей пищи, посасывая снег, если не удавалось набирать талой воды. К месту последней на маршруте ночёвки мы поднялись за час до темноты. На следующий день был назначен контрольный срок возвращения. До вершины оставался час ходу, надвигалась грозовая туча, и мы с Валерием решили сбегать на вершину и вернуться, пока вторая двойка будет ставить палатку. Ведь если мы двинемся вверх завтра утром, то опоздаем к контрольному сроку и восхождение не будет засчитано. Недолго раздумывая, мы оставили свои рюкзаки и как были, в промокшей обуви и одежде устремились вверх; дорога нам была известна, мы вышли на проходившийся ранее путь.

          Через час мы и в самом деле стояли на вершине. Но едва мы успели написать записку и начать спуск по пути подъёма, повалил снег, началась снежная гроза. Полная темнота застигла нас в ста метрах ниже вершины, на маленькой, размером 2х1, 5 метра неровной площадке, где мы решили переждать ночь. Непогода к этому времени разыгралась вовсю. Сильный и холодный ветер превратил наши штормовки в ледяной панцирь. В насыщенном электрическим полем воздухе слышалось, несмотря на шум ветра и шелест снега, характерное жужжание. Вершина горы освещалась бледными столбами тлеющего электрического разряда «огни Святого Эльма». Эти столбы или снопы света медленно росли от едва заметных до огромных, высотой около пяти метров, по нашей оценке. В какой-то момент в вершину била молния и свечение на короткое время пропадало, а затем огненные столбы вновь начинали увеличиваться до следующего грозового разряда. Вместо привычного грохота грома одновременно с молнией раздавался сильный треск и шипение. Вокруг нас и на нас самих загорелись тысячи огоньков. Любой каменный выступ или остриё служили источниками холодного не освещающего, пятна ионизированного воздуха. Достаточно направить вверх растопыренную пятерню, чтобы из кончиков пальцев забили пять коротких пучков призрачного и прозрачного света. Вокруг лиц как нимбы у святых на иконах, засветились окружности из огоньков на краях поднятых капюшонов штормовок. Едва заметное пятно я мог видеть и на кончике носа Валерия. Мы обменялись репликами относительно того, что в святые мы не годимся и продолжали смотреть, удивляться, терпеть и бороться с холодом, пока не забрезжил рассвет. Как только стали различимы заваленные снегом скалы мы пошли к палатке. В той же лихорадочной спешке мы откопали старую петлю для спуска дюльфером, жёстко привязали нашу верёвку (если пропускать верёвку вдвое, её не хватило бы до мульды, где стояла палатка) и скользнули сидя, вниз к тёплым спальным мешкам, внутри которых нас долго била крупная дрожь отогревания.

          Разбор восхождения в лагере прошёл нормально. Мы не вдавались в подробности: объяснили только задержку в движении (упущенный рюкзак); оставленную на дюльфере верёвку попросили снять руководителя группы идущей на ту же гору. Он принёс верёвку и отдавая сказал, что кто-то родился в рубашке, потому что петля, к которой была привязана верёвка перетёрлась и держалась на нескольких ниточках капрона. Этим и закончилось наше первое с Алмазовым совместное восхождение, но мы часто вспоминали потом холодную ночёвку, сблизившую нас, абсолютно разных по характеру людей.

          А в этот раз Валерий, по-видимому, решил не искушать судьбу, трезво рассудив, что холодная ночёвка в непогоду на высоте 7000 метров, совсем не то, что холодная ночёвка на высоте 4200 метров. Когда познаются друзья? Вот в такие нечастые моменты. Не знаю, пойду ли я с ним ещё на восхождение.

          Теперь вообразим, что я один из оставшихся в пещере. Тесно, холодно, душно, мучит жажда и голод, шансов на возвращение ушедшей двойки мало – ведь в половине восьмого она ещё двигалась вверх. Зачем им сейчас подниматься к вершине, если понятно, что засветло они даже и обратный путь не начнут. А холодная ночёвка в такую погоду, на голодный желудок и без питья – это конец. Из радиосвязи мы узнаём, что хорошо обеспеченная группа «Мехната» к вечеру должна быть на вершине. Может быть двойка рассчитывает увидеть эту группу. И что тогда? Сбегут?

          Я перебирал в уме разные варианты возможных рассуждений и пришёл к единственному выводу: душевная слабость стала причиной и того, что нас никто не встречал и того, как объяснили почему не встречали. Ну что же? Это моё последнее восхождение с Игорем, а сейчас надо спокойно работать дальше.         

Спуск.         

          10.08.74. На завтрак приготовил жидкой манной каши с тушёнкой (2 кастрюльки) и воду. Сладкого не ели дней пять, и у меня страстное желание пососать, погрызть кусочек сахара. Похоже, что то же самое и у других – из высотки доносится – эх, сахарку бы. А про варенье я забыл, растяпа, что вчера жевали по ягодке. Этот десяток ягод нам здорово помог.

          В 11:00 выходим с Мишей Никулиным. За последние двое суток поднимаюсь на вершину пика Корженевской в третий раз. Безветренно, солнечно и, по сравнению с недавним, тепло. Минут на пять можно безбоязненно снять все рукавицы. Снимаем панораму, фотографирую руки Миши с волдырями обморожений на всех пальцах. Потом пошли потихоньку вниз по самому лёгкому пути «академиков». Я пытаюсь делать следы для Никулина, который охая и стеная ковыляет сзади. Метров через 150 спуска сзади неожиданно раздаётся крик, я оборачиваюсь и вижу Мишу, кубарем летящего вниз. Летит он, к счастью, в снежную мульду, и остановившись на её дне, встрёпанный с одеждой и волосами в снегу, с полубезумным взглядом, долго стоит на четвереньках, прежде, чем встать на ноги. После этого я достаю верёвку мы связываемся и идём медленнее.

          Один за другим минуем снежные завалы гребня по набитой тропе – снег не проваливается, и это облегчает спуск. К 15:00 нас догоняет тройка: Алмазов, Орлов, Карабаш. Решаем передохнуть, тем более, что рядом на 6500 старые ночёвки со многими валяющимися банками. Решаю посмотреть нет ли чего-нибудь подходящего, съедобного, т.к. есть хочется до тошноты и при ходьбе даже вниз – слабость, шли шатаясь. Сразу же наткнулся на полную банку сгущёнки. На радостях развели примус, растопили воду и размешали молоко: на каждого пришлось граммов по 300 (двухлитровая кастрюля на семерых) – сил сразу прибавляется. Чуть дальше нашли ещё одну, на сей раз полупустую, банку сгущёнки – эту выпили из дырочки и снова вниз.

          В метрах 300-х ниже Орлов увидел красную палатку и высказал предположение, что это нас встречают. Но когда подошли ближе увидели, что это группа из экспедиции Таджикской АН (за главного у них в экспедиции Володя Машков, работа альпинистов – доставлять на высоту всякую живность и оборудование для экспериментов); пять человек идут на спортивное восхождение по 5А. Они не торопясь вылезли из палатки навстречу нам и сообщили страшную новость – разбился Мальцев. Они не знают подробностей; знают только, что падал он из под вершинного ножа, с последних скал почти полтора километра, и что когда они выходили на гору кто-то из нашего базового лагеря пошёл на поиски.

          Несчастный случай произошёл 8-го августа в 14:38. Остальные ребята из его группы сразу начали спуск и на последней связи я слышал разговор Кузи и Соловьёва о спуске по кулуару. Мы долго стоим, но ничего нового узнать не можем.

          Ребята «машковцы» поят нас молоком; Хац выклянчивает у них полпачки зелёного чая, несколько галет, чуть-чуть сыра и несколько леденцов. Отправляемся дальше. Как только начали двигаться мысли о Мальцеве уходят: опять тропа и боль в ногах приковывают к себе всё внимание, как бы не споткнуться и не ковырнуться вниз. Опять с Никулиным ковыляем впереди, остальные тащатся сзади. До ночёвок 5900, которые нам так расписывали и рекомендовали «машковцы», не дошли. Обессиленные, с трудом делаем две площадки на снегу под стеной, вяло работая ледорубами. Активнее всех, наверное, Орлов – работает лопатой. На ужин: до отвала зелёного чая несладкого, по два леденца, 10 граммов сыра, 3 шпротины, полгалеты. Выпиваем по ложке спирта – и до утра спим мёртвым сном.         

          11.08.74. Утром опять горячий чай и манная каша с ряпушкой в качестве наполнителя, на каждого по 10 ложек жижи. Около 11-ти двинулись с Никулиным вниз. Выяснилось, что до хороших ночёвок 5900 на плитках сланца под нависающей стеной, мы не дошли всего метров 200 (по вертикали – метров 70). Там обнаружили в мешочке из полиэтилена с полкило сухарей, о которых говорили ребята из Таджикской АН. Съели по сухарику и побрели дальше до цирка ледника (наш цирк подъёма отделён от этого невысоким пологим гребнем – хребтиком). За час пересекли цирк и присели на моренные камни поджидать остальных. Все подошли, посидели, попили водички с сухариками и начали обсуждать как пройти ледопад ледника; мнения разошлись. Коля, Хац и я разбрелись в поисках прохода. Хац выбрал лучший вариант и все двинулись за ним. Через два часа остановились на ночёвках 5100 – это моренные холмы сбоку от ледника, камни, песок, глина, появилась первая травка. Отдельные былинки трогательно дрожат под ветром. Дальше вниз нам идти узким ущельем вдоль потока. Времени – три часа дня. Решили вскипятить чай и съесть остатки сухарей (по штуке на брата). Пока греется вода, разлеглись кто где, на рюкзаках, я на пуховке, Алмазов побрёл искать окурки. Сначала слышится один вопль – нашёл окурок, потом другой; никто не обращает на эти вопли никакого внимания. Минут через пять он зовёт меня к себе, мне лень и я лежу. Зовёт настойчивее я посылаю его подальше, но он не отстаёт, приходится подняться и идти к нему. У него страшно довольный вид, нашёл чью-то спрятанную еду; сухофрукты, сахар, консервы, супы в пакетах. Похоже, что еду оставили «машковцы», чтобы не тащить слишком много. Вниз до лагеря для нормальных ходоков отсюда полтора часа. Поэтому без стеснения берём часть сахара, компота и консервов – хозяева вряд ли будут сильно нас ругать.

          При виде нас с трофеями – крики радости. Поели почти нормально. В пакете с сухарями оказались остатки чайной заварки, засыпали в кипяток все крошки и поэтому пьём теперь сладкий чай с хлебом вперемешку (вроде супа). Подзаправились и вниз поскакали бодрее. Около 18-00 встретили пять человек из Днепропетровска во главе с Синьковским (надо ему покорить Корженеву и станет снежным барсом).

          Они принесли ещё одну страшную новость: на пике Ленина замёрзли 8 женщин сборной команды «Спартака»; руководила женской командой Эльвира Шатаева. 7 августа ураган порвал их палатки (пик непогоды был в тот день и у нас). Они замерзали по очереди, до последней минуты Эльвира держала связь по рации с базовым лагерем. Среди восьмерых погибла Ильсияр Мухамедова; с ней год назад я спускался в связке с Ушбы. Бедные женщины, не оказалось рядом с ними мужиков в нужное время. Хацкевич подавлен этой новостью ещё больше, чем вестью о гибели Мальцева.

          Эльвира обладала способностью превращать любое восхождение с ней в праздник. Умная, красивая, весёлая и душевная, как она ухитрялась сохранять своё обаяние в самых трудных переделках такого неженского спорта (если говорить о высшем уровне) как альпинизм. В прошлом году мы встретились с пятёркой женщин на южной вершине Ушбы: Эльвира руководила первой полностью женской группой покоряющей две вершины горы.

          Обе команды сразу изменились: у них исчезла ругань и взаимные претензии (пока они не видели нас, из тумана доносился их разговор на повышенных тонах), у нас пропала усталость, все подтянулись, появилось желание заботиться о более слабых. Они угощали нас сладостями, мы их – жареным мясом (мы, конечно, объедали их со своим аппетитом). Ветер трепал палатки, снаружи – холод, снег, туман; внутри – тепло, уют, теснота стала комфортом. Разговоры, рассказы, быль и небыль вперемежку, до поздней ночи, а потом спуск по стенам и гребням Ушбы.

          Ребята из Днепра консультируются у нас по прохождению ледопада и уходят. Мы трогаемся вниз. Миша Никулин тащится сзади и охает непрерывно, мы с Рябовым переносим боль обморожений спокойнее и не ноем.

          В 19:00 выходим прямо над лагерем на маленький перевал и ложимся отдыхать, ещё 30 минут и мы дома. Хац начинает разговор со мной, как бы посчитать наше восхождение за высотное и всё-таки участвовать в первенстве СССР (раз уж в классе траверсов не получилось). Его доводы: сделано сложное восхождение по стене. Жаль терять такой хороший шанс на призовое место, тем более, что команда Эльчибекова, штурмующая восточный склон пика Корженевской сошла с маршрута из-за ледового обвала, а мы сошли вынужденно. Молчу, потом говорю, что мы потерпели поражение и незачем суетиться по мелочам. Игорь говорит не торопясь, выбирая слова, аргументирует свое предложение большими возможностями для развития альпинизма в ЦС, если у нас будет хоть какой-то успех, а не провал экспедиции.

          Через полчаса мы встречаемся с ребятами, вышедшими из палаток базового лагеря нам навстречу. Кузя пытается забрать у каждого из нас рюкзак - никто не даёт. От лагеря остался только полог от большой палатки служивший нам кухней - всё остальное эвакуировано в Джиргиталь, и немного памирок - серебрянок. Строимся, рапортуем и без приветствий снимаем рюкзаки. Не чувствую никакой радости по поводу завершения восхождения, только небольшое облегчение - мытарства кончились. Ноги заболели несравненно сильнее, стоило только снять ботинки. Пальцы чёрные, полно волдырей и лопнувших и целых. Переобуться не во что - всё увезено. Бинтуюсь. Саша Моисеев предлагает свой вибрам, но эти ботинки тесны и ноги мучают ещё сильнее, чем в триконях. Ужинать ведут в апартаменты "Мехната? Сам Эльчибеков тоже здесь, высокий и сильный мужчина с красивым и грубым лицом, смесь узбекской, татарской, русской крови. Очень радушен - любое наше желание быстро выполняется. Недели 3-4 назад Хац предупреждал, чтобы заброску у пика "Четырёх" мы прятали получше, потом что "эльчибековская шантрапа не моргнёт глазом и всё разворует". У меня после коротких встреч с ребятами сложилось очень хорошее впечатление о них, и сейчас оно подтверждается. Распили бутылку водки, но пошло очень плохо (против обыкновения) - нет никакого желания. Ночью почти не спал: боль в ногах, хаос и мешанина мыслей в голове, воспоминания, вопросы, на которые не может быть ответов, переоценка критериев и их возвращение.

          12.08.74. С утра - разговор с Эльчибековым об экспедиции, у них тоже полная неудача, о снаряжении. Часть их народа обута в польский тройной вибрам. Как говорит Вадим, он во время поездки в Польшу продал свой "Москвич" и приобрёл 20 пар ботинок и много другого барахла (пуховики, спальные мешки) - прямой обмен: машина - снаряжение. Сварил для нас кофе. Сидели вчетвером: Хацкевич, Орлов, Алмазов и я, и кейфовали, хрустели картофельным фри, запивая натуральным кофе "Арабика". Не заметили как прилетел вертолёт и, когда за нами прибежали, понеслись (а я поковылял) чтобы успеть забраться во взлетающую машину. Задние ворота у МИ-8 сняты. Сверху Корженева на редкость красива, островерхая с черной теневой нашей стенкой и белым облаком, прицепившимся к вершине.

          В Джиргитале - грустная встреча со свердловчанами. Кэн рассказал обстоятельства гибели Мальцева: он пошёл по перильной верёвке выбивать промежуточные крючья, спрямлять изгиб перил. Соловьёв был метрах в двадцати ниже. Последнее, что слышал Кэн, это слова Валеры, что-то вроде "Ах, пала" и он пролетел мимо Кэна, ударился ниже, метрах в тридцати и дальше падал уже, похоже, без сознания. О том, что стало причиной падения можно только гадать. Может быть он допустил какую-нибудь оплошность из-за усталости - это было на следующий день после пика непогоды; может быть вылетел крюк во время попытки Валеры спрямить верёвку - никто из ребят не может сказать определённо. Нашли его ниже бергшрунда Миронов и Маша Лапшина, лидеры головного транспортировочного отряда, страшно торопив­шиеся вверх с тщетной надеждой на чудо, на то, что он жив. Но чудес не бывает. Он был сильно изуродован. Из базового лагеря его переправили в Джиргиталь и сразу в Душанбе; сейчас лежит там в морге. Кэн показал последнее фото Мальцева, сделанные на сборах в Дугобе в мае: стоит весёлый и улыбающийся. При взгляде на него, я не выдержал, непроизвольно полились слёзы. (Не помню с детских лет этого), отошёл, рухнул и долго лежал уткнувшись лицом в спальник.

          В чайхане вечером долго пили чай, но какая бездна до того блаженства, о котором говорили с Никулиным во время пути к вершине после ночёвки на 7100. Просто наливались водой, машинально, без каких-либо эмоций.

          Вечером уральцы устроили поминки. Обжираловка, откуда что взялось: икра и кальмары, шпроты и крабы. Гена Яковлев, бывало, так отлично пел любимые песни. Синильга - она была нашим гимном три года назад, таёжная и болотная богиня, взмывшая вдруг в поднебесье гор. Побывала она и в парной бане, где мы плясали поддавшие и голые после спуска с горы в "Джайлыке" в 71-м, команда будущих чемпионов, проложившая своё первопрохождение.

                                                                                СИНИЛЬГА. Стихи Геннадия Карпунина.

                                                                                Росу голубую, склевала синица, 

                                                                                Над южным болотом струится рассвет.

                                                                                Мы снова уходим, и снова Синильга, 

                                                                                Берёзовой веточкой машет нам в след.

                                                                                Куда ж мы уходим и что же нас гонит, 

                                                                                Куда же влечёт вас лихая судьба?

                                                                                Мы встретимся снова в пустынном вагоне, 

                                                                                И ты улыбнёшься: "Привет, старина!"

                                                                                И вспомним, как вместе с тобою мы жили, 

                                                                                Как слали проклятья бродячей судьбе.

                                                                                Мы станем иными, мы станем чужими, 

                                                                                Изменим друг другу, и сами себе.

                                                                                Ребята, ребята, мы будем бессильны, 

                                                                                Вернуть удивительный этот рассвет.

                                                                                Ведь только однажды, однажды Синильга, 

                                                                                Берёзовой веточкой машет нам вслед.

          Договорились о сборе денег на мемориальную доску и памятник на могилу Валере. Сидели до трёх ночи, долго и обо всём говорили с Жекой.

          13.06.74. С утра разбираем снаряжение, привезённое из местных коллекти­вов. Сходили три инвалида в больницу: у всех обморожение второй степени. У меня и Рябова довольно обширное на ступнях, у Никулина на пальцах рук, а на ноге - ничего. Никуда не хочется идти и никого не хочется видеть.

          14.08.74. Душанбе. Пошёл в морг к Валере. Долго добивался чтобы пустили. Несколько минут разглядывал его сильно изуродованное, приплюснутое, в кровоподтёках лицо. Подержал за руку. Санитарка скоро выгнала, сказав, что нельзя расхолаживать камеру. Шутит, тётка, привыкла ко всему, говорит, "сделали красавца из твоего друга, а был хуже". На улице мёртвое лицо сразу исчезло из памяти и встало живое, знакомое до последних чёрточек лицо спокойно лежащего старого друга. На улице взвесился - 61 кг. Было перед выходом на гору 69 кг. Хац говорит, что потерял 12кг. Живём в гостинице под трибунами стадиона. Посчитали верёвки на стене: Хац на­весил 12 верёвок, я - 9, Алмазов - 6. Забили около 180 крючьев, вместе с бивуачными - 200. Три верёвки - простые, не в счёт.

          15.08.74. Уральцы улетели в Свердловск и увезли Валеру. Летом 70-го Валера ходил на Далар по маршруту Виктора Степанова, одного из наших учителей в "Джайлыке". На вершине их застала сильная непогода и хорошего пути спуска они не нашли. Начали спускаться напролом, вслепую на незнакомой горе, и их чуть не снесла лавина, пронёсшаяся мимо и ухнувшая куда-то очень далеко вниз. Вынуждены были вернуться к вершине; снова спуск и возвращение к вершине; кончились еда и бензин, но не туман и снег. Здесь-то во время поисков спуска, когда мимо пронеслась лавина, мелькнувшая призраком в тумане, Мальцев сказал свою фразу:

          «Надо вернуться живыми». В лагере за стаканами, когда он рассказал всё это, я рассмеялся и, наверное, обидел его, сказав, что в словах его высокомерие и мистика. Не понял, что были - искренность и желание жить.

          16.08.74. Поздно вечером улетели в Москву.

          Декабрь 1974. Несколько раз видел Валеру во сне, улыбающегося, веселого и удивляющегося, как это я мог подумать, что он умер - это ошибка. "Просто я поцарапался в падении, а потом съехал спокойно по снегу кулуара почти до цирка. Приезжай ко мне в Свердловск в гости".

          Май 1976. Мемориал Валерия Мальцева на скалах "Семь братьев" в Свердловске. Крупнейшее соревнование по скалолазанию на Урале. Прежде, чем идти к месту соревнований, пришёл к Валере: большая вертикальная белая плита с выбитым золотым профилем горной цепи, верёвка и ледоруб, белый уральский мрамор. Положил свежие цветы и вновь стало перед глазами его живое лицо.         

Некоторое время спустя.

          На встрече Нового 1975 года, в Протвино, мы вспоминали с Алмазовым прошедшую экспедицию. Поскольку мы уже крепко выпили, я задал беспокоивший меня вопрос:

          «Почему ты не пошёл со мной на вершину за заброской?» Он посмотрел на меня прозрачными глазами и чётко выговаривая отдельные гласные звуки по слогам произнёс:

          «Я струсил». Откровенность поразила, я умолк соображая, что ещё спросить и осознал, что спрашивать его больше незачем, и спросил себя, трусил ли я сам когда-нибудь вообще, и в горах в частности. Покопавшись в памяти вынужден был ответить "Да". В 70-м, во время подъёма на Кюкюртлю, крутой бок Эльбруса, с Хацем, Кузей и Жекой. Вулканические породы, из которых сложена гора, коварны: базальты прочны, но отслаиваются колонками, а туфы наоборот, мягки, и кусок туфа может легко отломиться под тяжестью тела, даже если этот кусок составлял одно целое со скалой. Поднимаясь по крутой туфовой скале я вообразил, что вся огромная плита, по которой я лез, может отломиться и вместе со мной рухнуть: на эту мысль меня навёл глухой звук ударов молотка по плите, характерный для непрочной отслаивающей большой массы камня. У меня выступил пот (не от физических усилий), вспомнилась семья и я пошёл вниз. Там я объяснил ребя­там ситуацию и предложил для подъёма другой вариант, метрах в пяти правее, более сложный технически, но показавшийся мне безопасным.

          «Может тебе почудилось насчёт плиты?» - усомнился Игорь. Я ответил, что это не исключено, но если первым полезу я, то только по новому пути. Нас подпирало время, надо было до темноты добраться до площадки, пригодной для ночёвки, и Игорь предложил пройти всё-таки там, откуда я отступил. Вызвался Жека и прошёл.

          Конечно, трусость трусости рознь, но я понял Алмазова, сказав про себя: "С кем не бывает...", я подумал, что нас ещё соединит натянутая основная верёвка на горных склонах. И действительно, мы вместе поднимались на пик Ленина и пик Коммунизма. Альпинизм всё-таки ценен связями между людьми, а выяснение отношений между горой и человеком - это лишь фон. Горы - декорация, хотя и прекрасная, к разыгрываемым там драмам (а иногда и комедиям). Правда, декорация особая, помогающая действующему лицу понять свою роль, себя, без всяких декораций.

          С Игорем мне удалось поговорить подробно только через пять лет, в июле 79-го года. Он с командой вернулся с очного первенства СССР в скальном классе, из Безенги, а я был в "Джайлыке" инструктором. Когда в домике кончилось застолье и начались песни, мы вышли подышать на крыльцо. Сначала я спрашивал, насколько успешно выступила команда, каков маршрут, кто лез первым и т.п. Потом разговор переключился на прошлое, вспомнили пик Корженевской, наш бросок на вершину и обратно, разговоры в пещере.

          «Почему же вы нас с Юрой не встречали всё-таки?» Игорь задумался и сказал буквально следующее:

          «Такого со мной не было ни раньше, ни потом. Я не простил себе малодушия и всегда буду помнить эту историю. До сих пор не понимаю хода своих мыслей, свою слабость; я не могу объяснить тебе, почему усомнился в вас, почему никто не сигналил».

          «Ну, а ошибки, которые мы тогда сделали, ты учитываешь в своих восхождениях сейчас?»

          «Какие ошибки?»

          «В подборе снаряжения, продовольствия и бензина, людей, в оценке маршрута, вообще в тактике»

          «В тактике ошибок практически не было, разве что мелочи».

          Этот последний, сколько-нибудь существенный разговор с Игорем Хацкевичем вспомнился мне спустя очередные пять лет, в августе 84-го года недалеко от нового "Джайлыка" (старый, лучший в Союзе лагерь, был снесён селем летом 83-го). Я вырвался в горы после двухлетнего перерыва, вызванного болезнью, чтобы проститься с родным лагерем, друзьями, альпинизмом, с горами, с тем, что более двадцати лет определяло жизненную линию.

          Виктор Попов, начальник учебной части "Джайлыка" уже 15 лет, пригласил к мемориальному камню, огромному, размером с огромный дом. Две доски из нержавеющей стали прикреплены к камню недалеко друг от друга.

          Одна посвящена памяти Валеры Мальцева, на другой, где выбита падающая птица, написаны имена Хацкевича, Гены Полякова и Алексея Давыдова. Три года назад Игорь был похоронен на поляне Сулоева - в августе 80-го он, Давыдов и Поляков погибли на заключительной стадии восхождения на пик Москва : опять сложная стена, непогода, нехватка продуктов, бензина, сил.

          Попов собрал инструкторов, чтобы помянуть ребят - это ежегодный ритуал, дань уважения тех, кто знал их и будет помнить всю оставшуюся жизнь. Мы выпили сами и поставили полные стаканы тем, кого вспоминали; говорили добрые слова об Игоре, бойце до последнего мгновения, Гене и Алексее, таких разных (одному было 39, другому 54) и всегда заботившихся друг о друге; я - о Валере, прекрасном человеке и альпинисте. Альпинизм - жестокий спорт. Много досок на камне ря­дом с рекой Адыр-су. Много таких камней в ущельях Кавказа, рядом с Памирскими ледниками, среди сочной Тян-Шанской зелени.

          С Аланом Адырхаевым мы вместе поднимались на гору почти всех новичков "Джайлыка", Тю-тю баши, по новому маршруту в команде, где капитаном был Игорь. Завершалась подготовка к восхождению сборной лагеря на Ушбу. Алан тогда, в 73-ем, не пошёл с командой - ему не понравилась нелюбовь Игоря к минимальному комфорту, который можно устроить, при желании, на стенных восхождениях. После возвращения с Тю-тю, он сказал, что лазить по горам в стиле "на износ" не в его манере, не позволяет больной желудок.

          А сейчас на поминках, стоя рядом, он сказал мне, что судьба, жестокая к погибшим, благосклонна к их памяти.

          «Что ты имеешь в виду?» - не понял я.

          «Посмотри на мемориальные доски. Они будут напоминать о ребятах десятилетия, если не века. Такие же памятники стоят у ледника Москвина и рядом с Фортамбеком. Каждый год к ним приходят, и будут приходить сотни альпинистов новых поколений. Их будут помнить. А нас?»

          «Что в горах останется от нас, отдавших горам многие годы, пусть не жизни. Кто будет помнить нас (тех, кому суждено умереть от болячек на больничной койке), и сколько времени? Немногие и недолго». Алан прав. Такова жизнь.

***

          Кончились записи в книжке 74-го года. Следующая посвящена транспортировочным работам на пике Ленина: в 75-ом была организована специальная экспедиция для снятия погибших женщин. Эта книжка - грустная, и лучше я займусь 76-ым годом.

          Володя Шатаев пригласил меня участвовать в советско-американской экспедиции по нескольким горным районам СССР. В 75-ом группа наших альпинистов ездила в США по приглашению Американского альпинистского клуба, а через год настало время ответного визита.

          Как-то в гостях у меня дома, после ежегодного альпинистско-туристского вечера в Доме учёных ИФВЭ, Володя спросил меня, не хочу ли я быть одним из двенадцати наших альпинистов в экспедиции.

          «Нет, мы собирались с женой ехать в "Джайлык", я - инструктором, она - по путёвке».

          И тут внезапно вмешалась супруга:

          «В лагерь мы ещё успеем поехать, а возможность работать в горах с американцами не часто бывает. Соглашайся на предложение».

          Такого, чтобы жена не возражала против моей поездки в горы до сих пор не бывало, и мне не оставалось ничего другого, как послушаться её.

          Основной причиной приглашения было, наверное, знание мной языка и более близкое, чем ранее, знакомство на работах у пика Ленина год назад. Среди нашей дюжины вообще немало было ребят из прошлогодней экспедиции: Виктор Байбара, патологоанатом из Ленинграда, живой, весёлый и сильный парень; Дайнюс Макаускас из Каунаса, давний друг Шатаева, серьёзный, сосредоточенный, жилистый; Миша Коньков, москвич, здоровяк, любитель прихвастнуть и потрепаться о своих приключениях; Эдуард Липень, врач из Минска. Были и звёзды: Сергей Бершов - один из лучших скалолазов Союза - он произвёл большое впечатление на американцев год назад своей техникой и тем, что лазил в галошах; Слава Онищенко, выдающийся альпинист и скалолаз, партнёр Михаила Хергиани по многим восхождениям у нас и в Альпах, автор "русского варианта" классического пути на Гран-Жорас; Валентин Гракович - эта тройка звёзд была в США. Руководил мероприятием Шатаев - один из лучших организаторов экспедиций такого рода и очень сильный альпинист, государственный тренер спорткомитета СССР. Штатным переводчиком был Виктор Медведев, перворазрядник. Но одного человека, владеющего английским, явно недоставало, и моей обязанностью, помимо прочего, являлось облегчение контактов, смягчение трудностей языкового барьера, сглаживание конфликтов из-за неясностей в общении, и конечно, я хотел новых гор, новых знакомств, понять людей с другой половины Земли.

          В начале июля передовая группа прилетела в Самарканд на базу альпинистского лагеря "Артучь". Часть людей осталась в Москве встречать гостей и должна появиться позднее непосредственно в лагере, в прекрасном районе Фанских гор. Здесь же на базе остановился Борис Тимофеевич Романов, руководитель многих сложнейших восхождений на Памире и Тянь-Шане (его именем названы пути на пики Корженевской, Хан-тенгри, Энгельса) - он будет работать инструктором в Артучи. Артучь - речка (женского рода) и поэтому лагерь тоже женского рода.

          Два дня в Самарканде - редкая возможность познакомиться с древнейшим городом, разрушенным в давние времена Македонским, Чингиз-ханом, городом Тамерлана, с современным азиатским колоритом, европейской чистотой, обиталищем людей десятков национальностей, дружелюбным и открытым.